С этого момента безумный аромат кислицы с полынью больше не душил меня. Наоборот, горечь чернобыльника освежала, разгоняя кровь по усталым членам, а терпкий вкус второй колдовской специи выделял и ограничивал каждую мысль, заставляя любоваться ею в полной мере. Да, моя матушка - великая шаманка нуорэт Нойта, ушла навсегда. И горе было бы неподъемным, если бы не искра, которая потихоньку разгоралась во мне. Волны тепла, переходящего в жар несло от нее, наполняя мысли таким же ярким, как и она, светом. Что это? Переданный колдовской дар? Сомневаюсь. Ибо, еще в детстве мама оставила попытки научить меня. Скрытое послание для тех, кто мне близок? И в это предположение я не верила, ведь силой, способной творить и отворять такую магию обладал только Эстэ. Борясь с раздумьями, я никак не могла сообразить, как буду жить без нее. Уже который час из глаз моих, почти обесцвеченных колдовством Нойты, ровно так же, как ушли солнечные блики из струящихся локонов, что я увидела в отражении медного бубна, склеивая морозом ресницы, лились слезы. Замерзающие крупинки падали в густую черную шерсть Одина и там же таяли, не принося зверю и малейшего беспокойства. Он подпер меня точно так же, как делали это Сивур и Анхат. Но его тепло было ближе и роднее. За годы путешествий он стал добрым другом, пусть не защитником, не таким, как Тарэ Призванных, но верным и понимающим. Огромная, косматая голова с изумрудно-зеленым взором лежала на коленях, прикрывая затронутый колдовством живот. Но я уже не чувствовала боли. Во мне зрела твердая уверенность в том, что все будет хорошо. На очаге, оставленное заботливой рукой еще живой матушки, дозревало еще одно зелье: темный настой из тимьяна, аниса и мяты холодил голову и выдворял тоску, но, она, противясь, новыми порывами накрывала меня с головой.
Саин, простившая нечаянную обиду, вместе с теми немногими соплеменниками, что были рядом в эту грозную минуту, помогли обмыть тело Нойты и вынести под холодные лучи последнего пристанища Аор, чтобы и Молчаливая попрощалась с верной проводницей и отвела ее к своим детям. По верованиям моего народа, две ночи она должна была простоять на снегу, каменея и изливая дух в глубины серых снегов, в воды мертвой голубой реки. Двое суток я не выходила из дома, боясь увидеть посеревшее словно безмолвное изваяние лицо матушки, на котором уже не откроются мудрые, будто время, глаза.
Два дня понадобилось почти таким же усохшим, как и мама, старикам - погребальшикам, чтобы растопить землю и углубить до достаточной высоты конечную обитель деревенской шаманки, что расположилась в шаге от могилы Гайра. Да, да, Саин рассказала, что под крохотным бугорком за нашей изгородью, навсегда поселился мой учитель, безответно влюбленный в мать. Нойта, так и не полюбила его, но приняла в наш дом и следила за здоровьем старика и за огнем в кузнице, пока тот не угас. Старая подруга матушки боролась с целым советом старейшин, чтобы похоронить ее в месте, где покоились все наши деревенские нуорэт, но перебороть его не удалось. Я и Один, Корабелла и Кана, Саин и Сивур - вшестером стояли над открытой пока ямой, куда уложили колдунью. И длинные волосы мои и Буревестницы: белыми и рыжими скорбными лентами развевались на ветру, сплетаясь в символы и знаки, язык которых неведом даже почившей шаманке. Могила Нойты стала очередным заслоном, для сил зла, способных проникнуть за границы Старой Заставы. И хоть я и понимала, что против этой угрозы, теперь боролись не только мы, но и два дружественных народа, мнение моего племени сложно было переломить.
Третьего дня после похорон над тоскливыми, бурыми в этой ранней весне, покровами снега разразилась одна из мощнейших Великих бурь. Ледяные руки Молчаливой укрыли два неказистых холма у забора возле хижины, сливая в один курган. Аор приняла Нойту и Гайра в число своих детей, где их, по - видимому, уже очень давно дожидался Эстэ. Мне после преображения Корабеллы, уверовавшей в переселение душ, все же нелегко было представить их, вошедших в голубые воды вместе, однако думаю что времени жизни двум мужчинам, любившим одну и ту же женщину, достаточно, чтобы избежать ссор в Потустороннем. Я же укрылась за стенами дома, но ни разведенный костер в очаге, ни долгоиграющие настои и растворы, пахнущие перебродившими ягодами, которые припасла моя мать в ледовых ямах позади хижины, не спасали от холода снаружи и вьюги внутри. К тому же, принявшее колдовство, мое чрево разразилось тягостными приступами боли, которые не проходили ни днем, ни ночью. Шкуры морских тварей, которых в избытке притянули Уллэ и Корабелла, оплетали тело, препятствуя любому движению, а не двигаясь, я замерзала сильнее. В конечном итоге, устав наблюдать, как тают мои силы, Один уединился в одной из комнат. И запел так зычно и яростно, призывая на помощь свою Призванную, что я подумала - все волчьи побратимы нашего племени, наряду с брехливыми собаками, сбегутся к нашей лачуге, чтобы и его проводить к Э'тен. Однако, этого не произошло. Осклабившись извечной волчьей ухмылкой и с видом хорошо выполненного дела, призрак прошествовал мимо меня, с неизменной царственной грацией и растворился в сумраке. А я осталась ждать известий из далекого Кирс - Аммалена.