Я, Лигу, Буревестница и Уллэ - четыре потомка старинных кланов, наряду с двумя наследниками еще более древних родовых линий божеств, стояли на борту корабля и волосы наши, как и в скорбный день похорон матушки, золотыми и красными вымпелами развевались над темными волнами озера.
Однако, самой скорби не было. Меня здесь уже ничего не держало. Наоборот, сила зарождающейся жизни, нервный трепет нового путешествия неизведанным путем к давно знакомому городу, словно зов Тарэ, который для меня под запретом, гнал вперед. По - видимому, похожие эмоции испытывали и остальные. Кто - то из нас хорошо знал это озеро с отнюдь не тихим нравом и речным устьем, узким у дна, как горлышко сосуда. Кому - то был неведом страх перед морскою пучиной и неведомыми тварями. Кто - то, напротив, не справлялся с бешено бьющимся сердцем и руками, что напряженно застыли над прерывистой сетью шрамов, которые до сих пор наполнялись призрачной болью от казни багряником и застарелой хрипотой в горле. Кого - то в дальние дали тянула тоска.
Это скопление противоречивых чувств и ощущений - реальных и обманчивых, тянуло и отталкивало нас друг от друга так, что, вполне возможно, могло остановить судно. Без благословения покойной Нойты, которой при жизни для привлечения удачи стоило поджечь травяную шубу рунных поленьев, побороть эту силу не мог никто.
Темно-синие волны, посеченные пенными наплывами вдоль и поперек, словно паутиной обезумевшего кефэр пелен пока копили силы. Вздымаясь цельным полотном над кромкой озера, под порывами изменчивого ветра, бьющего в паруса, они толкали корабль к берегу. Но он сопротивлялся. И если бы я своими глазами не видела якоря, который с трудом вытащили из воды Корабелла и Улле, я до сих пор бы думала, что только он удерживает нас на месте.
Испробовав, все что можно: от амулетов Лигу до порошков Рыжей и от унылых песнопений Улле, которым его подучили странствующие норды, до воя Одина, просящего помощи у возлюбленной, мы почти отчаялись. Горькие смешки разочарования, перемежающиеся непотребной морской бранью мелким дождем пронеслись над палубой. И тут я, полушутя, предложила, на правах дочери колдуньи, провести один простенький ритуал. Проблеск веселья, мелькнувший в словах, задохнулся в зародыше. Три пары человеческих и две пары звериных глаз смотрели на меня серьезно и с надеждой.
Что ж, почувствовав в себе незнакомую силу и помня, как матушка, в один из вечеров в детстве вколачивала в меня Призыв ветров, под успокаивающий аромат кедра и ладанника, я поспешила к притороченным к мачте коробам и сумкам, чтобы выудить из них нужные травы. Маленькое огниво я выпросила у Улле, который в тайне от названой сестры и от матери баловался курительными травами. И в момент, когда ветра слегка изменили направление, разбросав как солому длинные пряди светлых волос, я потянулась мыслями к кромке берега у забытого устья голубой реки.
То, что когда – то давалось с таким трудом, совершалось в мгновение ока. Легкое колебание амулета, который еще хранил остатки защищающей силы Нойты развернулось сильнейшим толчком о борт корабля. Сила, удерживающая его у берегов, до оторопи осязаемая, натянулась трехжильным канатом. Задрожала, как осенний лист и оглушительно цвенькнула, расцепив гибельные объятия.
Мы двинулись вперед. И я в последний раз почувствовала, как едва уловимое касание затронуло молоточек на шее. Это мама прощалась со мной. И благословляла. Навернулись слезы. Сколько я для нее не сделала и не сказала. "Прости меня, матушка! Такая детская просьба. Нойта никогда не обращалась со мной, как с ребенком. И сейчас я бы хотела, чтобы она ответила мне: "Да, родная!" Но, матушка больше ничего не скажет. Дар, отданный даже не мне, а тому или той, что внутри меня, тлел крохотной искоркой. Нужны годы и много сил, чтобы она разъярилась пламенем. Это будет потом.
А сейчас меня ничего не пугало. С ранних лет, истоптав вдоль и поперек окрестности озера, я знала его больше, чем саму себя. Но чем ближе тонкий край дальнего берега, места где когда - то бушевала гневом Аор и подвластная ей голубая река, тем сильнее зрела тревога.
Тихо, тихо, словно не на живом судне, а на погребальной лодке нордов, мы прошли это издревле гиблое место. Нос дракара внезапно вильнул влево, натолкнувшись на препятствие в воде. Корабельные доски резво выскочили из-под ног, очутившись в тот же миг на уровне глаз и я провалилась в забытье.
Очнулась в заботливых объятьях Лигу, который теперь был одет в странно знакомое одеяние. Сжав отливающую золотом ладонь в руках, я пригляделась лучше. Так и есть. Та песочно - коричневая куртка, в которой он лежал на кровати Гайра вновь была на нем. Однако,она выглядела еще более потрепанной и открывала глазам гораздо больше гладкой кожи, посеребренной сетью шрамов. Эта привязанность к памятным вещам и моментам, когда он был слаб, сперва насторожила. Но то, с каким вызовом он смотрел на Буревестницу, поправляя складки на обнаженной груди и притягательном торсе, заставило меня обреченно хмыкнуть.