Устав от слез и удручающих окрестностей, к середине дня я вновь ступила на борт и на этот раз обратила внимание на пену, вздымающуюся над волнами. Вообразив, что передо мной не мертвенно - синяя гладь, а зеленый луг, я провожала ее скопления к горизонту, как стадо быстроногих гивик.
Это усыпляющее действо едва не перевело меня за границу яви. Сонно моргая, я поняла, что на призрачных лужайках не осталось парнокопытных крох, а зеркало воды, вновь ставшее синим, рвут еще более синие до черного, спины каких-то существ.
Их удлиненные тела, увенчанные округлыми головами с подобием клювов, грациозно уступали друг другу место, а в воздухе уже позабытой песней птиц разносились их древние голоса.. Присмотревшись, я узнала в них еще живущих детей Аор - маллине, обладающих разумом людей и телами рыб. Маллине почти не входили в залив озера, по-видимому, до сих пор опасаясь печальной участи своих предков. А здесь - рядом, они игривые и послушные, привлекали внимание всех.
Кана, состроив умильную морду, пыталась дотянуться до них проворными лапами, по паре раз получив по любопытному носу размашистым плавником подпрыгнувшего зверя, заскулила и обиженно села на доски в центре судна.
Один, уже по обыкновению, на время перестав двигаться, рычать и даже дышать, по-видимому, вел оживленную беседу со своей избранницей. И только колебания кончика уха, надломленного скорее всего в какой - то вылазке вместе с Э'тен, обращенного к безмятежным духам воды, указывало на то, что он говорил с ними.
Расслабленные Корабелла и Уллэ, без страха забравшиеся на тонкие перила, встречали этих новых гостей, как старых знакомых. И даже Лигу улыбался, как ребенок, глядя на них.
Но не они одни плескались среди морских волн. Удачливая семерка детей Аор подгоняла толчею крупных рыбешек с исполосованными темными пятнами спинами.
Сладко улыбнувшись друг другу, Корабелла и Уллэ, как акробаты с рыночной площади Кирс - Аммалена, встали в полный рост на перилах. Перекинулись мотками тонкой веревки, на концах каждой из которых поблескивала металлическая пластина и младшие братья якорного крючка и закинули эти мотки в море.
Такой вид рыбалки был мне в новинку, но шанс съесть к ужину свежей рыбы, обжаренной в кореньях и специях возрос.
Дурачащиеся маллине могли прошерстить весь косяк, однако во рту у каждого из них, умещалось пять - шесть штук пятнистых рыбин. Остальные же разошлись в стороны от ловких носов. Наши невольные попутчики - пираты были хорошими рыбаками.
Закинув по паре раз снасти Буревестница и Уллэ вывалили улов на пол и тут уже мы приступили к работе. Спустя час над тазом с растопленным и подожженным тюленьим салом коптились над огнем рыбьи тушки в тимьяне, перце и древесной золе.
В этот момент вспомнилась та рыба, которую мы ели из последних запасов в наших мешках, в день, когда я и Лигу впервые были близки. Много времени прошло с тех пор. Но, как и прежде, это яство казалось самым вкусным на свете. Правда, теперь я усмиряла не только свой аппетит. Маленькая жизнь, проснувшаяся во мне, требовала вдвое больше. Объедать я никого не хотела, да и Лигу, который, по-видимому, уже вошел в образ отца, этого бы не позволил. Так что он, как и наши перевозчики, взял на себя обязанности по добыче еды и ее уже не приходилось натужно делить.
Обычные хлопоты, связанные с приготовлением снеди, уборки в крохотном уголке, который выделили нам с Лигу, разбавили невыносимо скучную жизнь на корабле. Тяжелая, наполненная слезами и тоской по дому, неделя закончилась, за ней потянулась и вторая, и третья...
Хмурое небо, по которому едва ли улавливалась смена дневных часов, иногда разряжалось унылыми, моросящими дождями, в остальном почти не привлекало нас.
И только однажды, в высоте, под облаком, похожим на драный кусок шерсти гивик — калу, я заметила пятерку бело-серых птиц. Мой удивленный возглас отозвался взглядами остальных, так что наша разномастная четверка, вытянула шеи под своды неба. Но птицы, в которых мы только сейчас признали буревестников, не спустились ниже подвластного только им воздушного течения, распростертого по направлению к Стратагалему. И в этот раз я впервые увидела грусть в глазах Корабеллы. Повязанная с ними одним и тем же даром, сделавшим ее бедоносицей, Рыжая вряд ли могла пересчитать по пальцам счастливые дни жизни.
Последний из них, когда она попрощалась с приемной матерью — Уной, давно скрылся за горизонтом. Теперь, когда я отяготилась бременем, я действительно пожалела ее. И с замутненной нагаром обиды за потерю отца и гибель матушки, с души слетел еще один кусочек. Рыжая больше не была врагом!