Вскоре, в канун дней богини, в жилище старика мы вновь говорили о краях, где до сих пор не было забыто наше ремесло. Тут впервые он рассказал мне о западе. На просторах, освещаемых закатным солнцем, где давно истаял снег и откуда пришел мой народ, сохранились заповедные уголки, в которых жили и работали искусные мастера кузнечного дела. Большая часть из них давно ушла к обители Аор. Но были и такие, кто довел бы мое умение до совершенства. Сопровождать меня в пути к этим местам кузнец не мог. Слишком много сил им было потрачено за шесть лет обучения, да и тоска по роще Тарэ не отпускала его ни на секунду. Но где-то там, в закромах холостяцкой лачуги, еще пылилась карта, на которой Гайр наметил вехи тракта через белую пустошь к низким равнинам.
Стоило лишь покопаться, и путь к новой мечте предстал передо мною широкой дорогой, полной приключений.
Спустя неделю окрыленная идеей Гайра, я вновь спешила в селение к матушке для последнего благословения уже взрослой дочери, презрев опасность, которую подспудно чувствовало сердце.
Пронзительный, полный боли и ярости крик, перемежающийся гомоном незнакомых голосов и лязгом оружейной стали, я услышала на опушке леса, едва ступив на деревянный настил, ведущий к дому кузнеца.
Неведомо откуда взявшаяся сила, наполнила мой амулет призрачным жаром. Он толкнул тело вперед, к дальней оконечности озера, где проломив под собой лед, проступила сквозь туман громадина корабля чужаков под серыми парусами. Рядом, не дождавшись своих сородичей, на красном снегу танцевали волки.
Переборовшая Сибилл, пресыщенная кровью Э’тен и верный ей Один, в порыве неудержимого веселья, граничащего с яростью, едва ли не парили в воздухе.
Завораживающая животная грация управляла их сильными телами.
Прыжок и чёрное, с проблесками изумрудной зелени, облако на излете опрокинуло лежащий у самого берега, заляпанный грязью и ржавыми пятнами, округлый предмет.
Предмет покатился в мою сторону, и через мгновение я поняла, что это голова бородатого, но ещё такого молодого парня. Взгляд остекленевших зелёных глаз, в которых навеки застыл ужас, уперся в лицо и по спине, укрытой полой изношенной дубленки, пробежал могильный холодок.
Зигзаг и полночная синева укрыла на мгновение белизну снега: мощное тело Э’тен понеслось к пытающемуся совладать с собой пожилому мужчине-стражнику со Старой заставы. Крепкие изогнутые когти вспороли тонкий наст, отбрасывая слежавшиеся комья и истерзанную волчьими зубами одежду чужаков к воде. Струи морозного пара от дыхания волчицы застыли у лица упавшего на колени ошеломленного воина, в то время как она уже спешила к новой добыче: телу или живому человеку - неважно.
Души богини и Одина, помещенные в разные оболочки, но слитые в единое целое, ликовали, отдаваясь этому страшному танцу смерти без остатка.
Но испуганные люди, оставшиеся на поле битвы, не отступали и не стремились защитить себя: внимательные и пронизывающие взгляды волков гипнотизировали нас, разливая по телу сонное оцепенение. Сквозь его толщу, словно через мутную воду, я увидела, как от границы деревни, что-то выкрикивая и по колено утопая в сделавшихся хрупкими сугробах снега, к нам бежит миниатюрная женщина, в которой я с трудом узнала Саин.
Как только отголоски ее крика прорвали разделяющее нас расстояние, я уловила ещё один звук: вибрирующий горловой рык.
Медленно, застыв среди танца, будто они сами испытали силу своего дурмана, волки повернули головы в сторону деревни и их взгляды наполнились животной злобой. Ярко-голубые глаза Э’тен потемнели, и рычание усилилось.
Минута, две и они вдвоём бросятся туда, и кровавый праздник продолжится в селении...
Это страшная мысль расколола липкие оковы сна и подарила мне драгоценное время. Увести их, сбить с толку...