В темноте трюма, нельзя было понять, какого он цвета. Расширившийся от страха и боли зрачок занял часть радужки. Но вот – братья приложили чуть больше усилий и по окружности, узкой, как точка, зеницы проступил коричневый оттенок.
Воздух камеры разрезал крик: «Та-а-а…», и тут же все стихло.
Герех отпустил правило со своей стороны. Ему, как и Корабелле, нравилось, когда жертва умирала не сразу. Поймав неодобрительный взгляд брата, он с едва заметной смущенной улыбкой качнулся с пятки на носок, но нити так и не поднял. Обода багрянника чуть расширились, пропуская под собой внезапно расслабившиеся части истязаемого тела, но сеть, слившаяся с плотью, не сдвинулась с места, причиняя пленнику надсадную боль. На шее, спине, боках - везде, где лезвия касались кожи, словно мелкая роса выступила кровь. В своем тайном уголке Буревестница закусила полыхнувшие огнем губы.
Обода сомкнулись, расчерчивая тело пленника новым багровым узором. Там, где линии скрещивались или проходили близко друг от друга, лезвие подхватывало верхний слой кожи и сдирало его, оставляя удивительно четкие окровавленные проплешины. "Та'хар!" - кричал Лигу, каждым движением врываясь в новую волну боли, - "Та'хар, ви, йамма!" Корабелла знала этот язык. На эрдени говорили ее предки: пустынные кочевники, ее мать и отец, когда еще маленькой девочкой она входила под своды прекрасного Кирс - Аммалена - города на двух песчаных холмах. "Йамма гир!" - женщина пустыни, так уважительно называли сероглазую, темноволосую красавицу мать - Ирику, до того момента, как ее, после долгого отсутствия мужа забрали в гарем. "Йамма" - Падшей, покинувшей пустыню, она стала спустя два года после этого. Отпрыску царского рода наскучила великовозрастная игрушка. Сломав, истерзав некогда прекрасное тело, он оставил Ирику умирать среди песчаных дюн.
А теперь никчемный мальчишка - его сын, просит выпустить его!
В сжатых кулаках Корабеллы побелели костяшки.
- Еще! - резко выкрикнула она, уже не пытаясь скрыть присутствия.
Мальчишка должен страдать, как страдала ее мать.
До предела расходясь на ступенях "лестницы" Герех и Шидах растянули жилы багрянника, взрезая отчасти оголившиеся мышцы пленника. Сейчас данное Сельмом название орудию пыток полностью себя оправдывало. Кожа скованной судорогой жертвы будто бы прошитая тонкими стежками под слоем запекшейся крови на самом деле напоминала стеганный багровый плащ.
- Та'хар! - сорванный криком голос Лигу почти превратился в шепот.
С трудом сглатывая, он повторял: "Та'хар...Та'хар!" до тех пор, пока в горле не забулькало влажно, а по губам на иссеченную грудь не стёк розоватый комок пены.
Лигу вновь окунулся в спасительное беспамятство. Гнев Буревестницы тоже сошел на нет. Сделав работу: вытащив пленника из деревянного короба, ушли молчаливые братья, а она, все так же скрываясь в тени, рассматривала тело юноши. Скоро на карму корабля ее позвал Сельм.
К пленнику она, прихватив ведро чистой воды, несколько кусков ветоши и чудодейственную мазь с тюленьим жиром и северной водорослью, которая тут и там встречалась им на пути, вернулась за полночь, когда даже караульные спали сном младенца. Стараясь никого не будить, Буревестница сама оттерла застарелую кровь с кожи и смазала мазью его раны. Опустошенное ведро она оставила рядом. Через несколько дней такого ухода, проведывая пленника днем, когда он спал и ночью, когда не видела команда, Корабелла добилась того, что мелкие ссадины от учиненной ею пытки затянулись. На краях крупных – тонкой каймой засеребрились шрамы. Впервые, прошедший багрянник юноша - выжил.
Все возвратилось на круги своя. Обычная морская жизнь, как и прежде, захлестнула девушку. И лишь тогда, когда по ночам ей снились кошмары, в которых она одна, оставшаяся без обоих родителей, грязная и оборванная, просила подаяния у безучастных прохожих на красных улочках Кирс - Аммалена, ее гнев просыпался вновь. Чужак, чья жизнь стала проявлением ее слабости, все еще был рядом. К нему она ходила на закате, таясь от всех. Ходила и смотрела издалека, как сеть шрамов на его теле, похожая на шкуру змеи, поблескивает в призрачном свете лучей солнца, пробивающихся сквозь неплотно сбитую дверь люка. Эти шрамы были ее отмщением.
Да, пыткам узник больше не подвергался, но и выпускать его из холодного и сырого трюма Корабелла не желала. Втайне от отца, она лелеяла мечту о том, как обезглавит гадюку города красных песков, а потом на руках сломленного и опозоренного младшего сына отнесет ее к трону Аль Ке’ссад.