Злясь на себя и держась на расстоянии, я не сразу уловила, что Лигу обучает Сибилл своему языку. Медленно, день изо дня: с жестами, по слогам и фразами он говорил с ней. Певучее наречие расцвечивало тишину пустыни в промежутки между буранами или сливалось с непогодой, усмиряя ее. Приятный голос то низко, то высоко летел над землей:
- Ад–де-ди, - плавным взмахом юноша касался век и чертил рукой линию к горизонту, - Сибелль. Кан аль, - ритуальный жест к небу, - кан аншез, - кисть указывала на холмистую скатерть под ногами. – Мэ аншез, - он обращался к нам.
- Небо и земля? Наша земля?
Лигу закивал облегченно.
- Лати, - натягивая перчатку на больную руку, он потревожил рану. Скривился. Со свистом втянул воздух, замер на мгновение и выпустил изо рта сизоватое облачко. Огляделся и потом здоровой кистью поправил съехавшие на бок полы куртки.
- Мэ аншез лати. Лати лене, - чуть отступив, он пробил теплым сапогом начинающую устаиваться корку наста на сугробе. - Каа'н амма.
Как раз в это время подруга заметила, что я наблюдаю за ними. Беззвучно, одним движением глаз она спросила, понимаю ли я Лигу. Но я только мотнула головой в ответ. Затем подошла ближе. Мне вспомнился день, когда чужак впервые заговорил с нами. Пара знакомых имен и слов, о значении которых можно было догадаться. Можно ли повторить это? Широко раскрытые глаза Сибилл дали понять, что и она помнит. Слегка задумавшись, мы, наконец, вдвоем и на распев прочитали то короткое четверостишье и так же, как показывал он, разделили себя на "Гир Камали" и "Сар Эстэ". Неуклюжие движения сначала вызвали легкую улыбку на лице юноши, а потом колокольчики смеха заполнили окрестное пространство. Смеялись мы втроем, но не долго. Теплый взгляд карих глаз Лигу опять смутил меня, хотя лед между нами и растаял.
С этих пор обучение пошло быстрее. Сибилл легче давался эрдени. Так этот язык называл Лигу. Размашисто шагая, вдвоем они повторяли, как считалочку:
- Аддаэ?
- Глаза.
- Руки?
- Сичети.
- Ниги?
- Мать.
- Отец?
- Даэ…
Однако не одни мы учились языку. Лигу стремился общаться с нами на равных. Рассказать ему даже о простых вещах, так чтобы он понял, на языке, который мы с подругой впитали с молоком наших матерей, оказалось сложнее, чем мы предполагали. Путаясь в окончаниях, добавляя лишние звуки, разбивая слова на части так, что они теряли первоначальный смысл, Лигу стал с завидной регулярностью выводить из себя быстро закипающую Сибилл. То, что выглядело, как попытка обучить, в скором времени перерастало в волну яростного раздражения. Пока еще Сибилл сдерживалась, но на деле зная, какая сила кроется внутри нее, я попыталась уводить юношу от подруги в особо опасные моменты. Лигу, видевший Э’тен в настоящем обличии только один раз и не подозревающий о её связи с Сибилл, до последнего противился такой помощи с моей стороны.
Переубедили его: ясный, голубой свет, которым однажды загорелись бусы моей подруги и вой, затопивший тоскливым потоком белое безмолвие, окружившее нас. Но сильнее – рык: слабый отголосок рыка великой жрицы Аор. Почувствовавший на себе эту внезапную агрессию юноша резко одумался и уже через пару дней продолжил «ученичество» со мной.
Как и прежде, когда уроки давала Сибилл, мы с Лигу повторяли знакомые ему слова. Однако полагаться на них уже было нелегко. Парень задавал вопросы. Простые и сложные, откровенные, не удобные, они лились, как воды первой реки, возрожденной Аор. Наблюдая за угрюмой Сибилл, которая вот уже какой день избегала общества юноши, он вполголоса спрашивал на эрдени:
- Ке ден ла банир-ие? Отчего она грустит?