День, занятый сборами и нашим первым большим переходом, после длительной остановки, нежданно провалился за горизонт. Погода испортилась. Небо заволокло тучами, и из них заморосил мелкий, тонкий, как нити в накидке Нойты и приставучий дождь.
Отлогий склон, по которому мы двигались все время до этого, выровнялся. Бурые скалы обратились низкими заснеженными холмиками, а между ними-то тут, то там, начали проглядывать иссушенные остовы трав. Даже воздух в этих местах потихоньку, но менялся. В нем не было уже того постоянного морозного привкуса, что изредка, но залихватски оцарапывал глаза и носы в окрестностях селения нуорэт. Наоборот, им дышалось легко и свободно, как в те короткие дни, когда в нашу деревню приходила весна, и засыпали в священной роще синекорые таадэт.
Мы шли неизведанной тропой, быть может, оставленной местным хищником или скрывающей в пахучем следе не легкую жизнь стадной жертвы. Отпечатки не то лап, не то ног, в два шага шириной, разбегались петлями по равнине, то появляясь, то исчезая за горизонтом. Охряных прогалин на снегу стало в разы больше. В некоторых из них просказывало то, на что я надеялась и боялась все эти дни. На рыжеватой земле, усыпанной остатками мертвых трав, наметилось начало более древнего тракта. Пути, проделанного человеком и подвластным ему животным. Вскоре стежки следов объединились, укрупнились и уже широкий, как река, тракт повел нас вперед, к еще одной череде холмистых взгорий.
Об их приближении предупредил мелодичный, но не стройный звон колокольчиков на шеях диковинных животных. Двугорбые, высокие настолько, что с легкостью пропустили бы под собой лишь немного пригнувшуюся Сибилл, с раздутыми боками-бортами теплого светло-коричневого цвета, они величаво выплывали из-за холмов, как отягощенные грузом корабли. Презрительным взглядом оглядывая все вокруг, мерно шагали они двупалыми стопами по хрусткой отаве.
Между горбов каждого в седлах на широких подушках восседали наездники.Закутанные в слои тканей, они были сродни тем многочисленным рулонам и сверткам, что крепились за их спинами.
Только один отличался. Дородный, даже грузный, мужчина с нездоровой бледностью в оплывшем лице, которую было видно даже издали, по–видимому, предводитель. Дорогой шелковый, густо-красный костюм обвивал фигуру просторным халатом.
Отряд подтянулся. Теперь вокруг не было свободного пространства. И все это место едва ли не горело от предупредительных вскриков, понуканий и нагловатых смешков коренастых, темноволосых людей.
Последним к нам приблизился чудовищный зверь старшего караванщика. С расстояния протянутой руки стало понятно, что дородность, которая так бросалась в глаза еще издали, обманчива. Крепкие поводья в коротких, изнеженных пальцах смотрелись грубоватой поделкой. Щиколотки и голени, периодически мелькавшие в относимых ветром полах одежды, молочно – синеватого оттенка усыпали пурпурные звездочки вен. Клиновидная залысина в светлых рыжеватых волосах неустанно оттиралась им от росинок пота, что прибавляло забавности облику. Однако, пристальный и строгий взгляд усталых голубых глаз мужчины остановил нас на полушаге и буквально вморозил в землю. Не знаю, что при этом испытали мои спутники, но мне тут же захотелось отмыть с себя следы этих глаз. Внезапно сальная усмешка расплылась по губам предводителя. Голос: басовитый, глубокий, с чуть слышной хрипотцой, так сильно отличающийся от его внешности пробубнил:
- Кайса, бейт а раниэ, Стратахалим! Йавеку тирадан энвен атэду мэ кафит?
Слова языка, которому учил нас Лигу, оставались слишком сложными для понимания. Однако, для юноши, они были, словно живительный источник! Лигу присмотрелся к коннику чуть внимательнее! В его чертах было что-то знакомое. Будто он видел этого человека раньше, много лет назад. Купец? Старинный друг матери? Тут тонкая улыбка узнавания скользнула по его лицу. Старый прохвост слишком хитер, чтобы сразу обозначить свое присутствие. Поэтому и говорил на двух наречиях: норд-тасси и эрдени сразу. "Куда лежит ваш путь?" - ха!
- Кайса бей, Хадо!? Ты не узнал меня? Велики же наши земли, если ты, пройдя их, позабыл мальчишку-стеклодува из чертогов Тарона.
- Мальчишку из дворца? - Хадо изобразил задумчивость, - стойте! Сорванца, который, в угоду шалостям, крал наперстки из покоев матери? Лигу! Вы ли это, мой господин?
- Я.
- Возможно, ваши дороги были куда длиннее, раз время так изменило вас.