Так, день ото дня, перерывая конные переезды остановками на отдых, еду и сон, мы уходили прочь от города на Красных холмах.
Вскоре был пройден еще один отрезок. Мы приблизились к тому месту, где витая веревка тракта расползалась на тонкие нити троп, а это значило, что и пустыня сменяется степью. Окрест желтоватый пушок трав уже не прерывался мертвыми прогалинами, но постепенно отрастал, распускаясь на обветренной земле роскошным верблюжьим ковром.
Лошади начали ступать еще мягче, но теперь уже мы горячили их, избавившись от скрипучей оскомины.
Удивительно, но кроме этого чувства ничего не омрачало нашу дорогу: та гадкая и вездесущая головная боль, что беспокоила нас, когда мы шли к Кирс-Аммалену, улетучилась и больше не возвращалась.
К тому же байки младшего принца о залихватских странствиях в отрочестве ослабляли хватку дорожной тоски. Но так было недолго.
Еще через лигу мы сообразили, что на равнине зарождаются холмы. Эту новость мы приняли, остановившись у рощицы распушивших розовые кисти кустарников, с яркой, багровой листвой, под очередную историю гадюшонка о причудливой, сладкой и душистой полосатой ягоде: абир – амма, которую он попробовал неподалеку отсюда, когда с городской, беспризорной ребятней выбрался в самый дальний поход. И эти кусты, облачившиеся в парчовый наряд, и промозглые дожди, зачастившие над округой, напомнили, что осень, увы,- не бесконечна.
Ночи над унылым серо – желтым морем стали холоднее и нам уже не хватало жара огня, который разводился каждую ночь. Да и тепла Одина, подшерсток которого еще не успел обновиться, было слишком мало. Тем более отдавал он его не охотно и не всем. Так что пришлось утепляться.
Наши подсумки слегка похудели и облегчили ношу лошадям. Но, вместе с тем, выяснилось и то, что съестных припасов не так много, как мы думали. Благо, на дне каждой сумки лежало по куску вяленого мяса, замурованного в толстый слой специй. Это, хрустящее и рассыпающееся хлопьями угощение было подстать дождям, сменяющим сквозящий по всем щелям в одежде, ветер. Сухая верблюжатина с копченым ароматом, согревала нутро не хуже завзятой пиратской наливки нордов.
Хотя и за свежениной недалеко было идти. То и дело из-под наших ног и копыт выкатывались тощие зайцы, которые с приученного к голоду взгляда Тарьи и Одина, все же были признаны съедобной добычей. Любопытство зверьков играло нам на руку и в силках, наскоро расставленных в кустах над нашим скарбом, к утру уже висело две тушки. Освежеванное, опаленное на костре и обжаренное мясо со сладковатым привкусом сена, пополнило наши запасы и ободренные, мы снова выдвинулись в путь.
Холмы поднялись, сблизились и образовали пологий подъем. День за днем, лига за лигой мы взбирались по нему выше и выше, все время забирая влево.
Вот уже на нетореном тракте начали проступать полосы поземки. Сильный северный ветер приносил снег сюда, но тут же задыхался, загрязняемый пылью и хлипким прахом иссушенных трав. Ему больше не под силу было поднять потяжелевшие крылья и поэтому белесые ленты на земле напоминали хвосты морских гадов: острыми языками они прорезали вспученные проплешины суходола.
Перебираться через них на лошадях пока было не трудно, но и эти переходы уже замедляли нас. Часы пути по нехоженым тропам были впереди, а на порог все быстрее восходила глубокая осень. Зубчатый край подступающих снегов сгладился, хитро сменившись поперечными грядами беловатых дюн. Каждую из них венчала шапка подтаявшего наста. Наши скакуны повеселели, увидав, как наверное им казалось, знакомую преграду. Но веселье это было обманчивым. Хрупкий покров либо крошился в мелкий порошок, под узкими копытами лошадей, делая их уверенную иноходь рваной попыткой выбраться из снега, либо надламывался клиньями, которые ранили как мечи из стали «дассам».
И тут нам вновь пригодилась мазь, которую Лигу вытащил из моих подсумков на привале у пещеры. Жирными мазками она ложилась на тонкие порезы на голенях, пачкая зеленовато - призрачными следами белоснежные гряды, но от этого не становилась менее целебной. Кони шли на поправку, жаль, что места им тут уже не было. Морозы нещадно травили тонкошкурых пустынных скакунов, сковывая разгоряченные вязы и все сильнее останавливая наше передвижение, которое и без того, почти сошло на нет.
Там, где еще два дня назад, от рассвета и до заката мы проходили несколько лиг, теперь не доставало и четырехдневной переправы.
Куполообразные вершины взгорий прорвались венцами - зубами: скалами, того же коричневатого оттенка, что и тогда, когда я встретилась с этой разношерстной компанией. Но отныне сердце предательски замирало, едва я замечала знакомые очертания, а глаза подспудно искали вмерзшее во льды тело отца. И вместе с этим, где - то внутри просыпалась все та же, почти уже забытая злость на них, тех, кто лишил меня Сельма. Однако все было тщетно. Двигаясь от зуба к зубу, мы заплутали и перешли на другой путь. И он, к моему сожалению, был гораздо короче, чем тот, что привел на юго-восток.
Вскоре, у горизонта зачернели стволы дубняка. Похолодало и от этого любое движение или выдох расплывались по телу судорожной волной мурашек. Но помимо холода, потоки воздуха принесли влагу, которая, как я знала, предвестник бури и ей подвластно остановить корабль на полном ходу. За недолгое пребывание в этом снежном уделе я видела их немного, но даже они наводили на меня ужас. Без укрытия наши усилия в этом долгом пути могли сойти на нет. Но где его искать, если непогода так близко? Тусклый свет Сигира - неверного товарища в деле обогрева уже заслоняли непроглядные тучи - горы. Они набухали чернотой, уже не в силах вынашивать бремя, нагрузившее их. Дунул ветер и череда белых снежных мух посыпалась сверху. Опять!
Дубовый сушняк подступил еще ближе; резанными косами он преграждал путь. Но тут уже Тарья и Один чувствовали себя как дома. В невообразимом сплетении ветвей они отыскивали звериные тропы и по ним вели нас вперед. Местами лазы сквозь заросли были настолько низкими, что приходилось пригибаться к земле и вот так, скрючившись, преодолевать эти препятствия. Но не тут - то было: пробирающие до костей ветра, мокрый снег и влажный воздух, в конце - концов, раскачали мое, казалось, непотопляемое здоровье. Беспрестанные наклоны и потягивания, в попытке преодолеть очередной выступивший сук, отозвались тяжкой ломотой в спине, низу живота и ногах, которая не проходила и по ночам. Однако это было еще не все: со временем ней прибавилось непереносимое давящее чувство, причину которого я не могла найти. Зная, не понаслышке, о тяжелых морских недугах, которые норды подхватывали от корабельных крыс после остановок в разоренных бухтах, я тайком начала ощупывать свое тело в поисках укусов. Но ни ран, ни боли, даже в тех местах, куда угодили кулаки стражников во время драки в Кирс - Аммалене, я не находила.
Вскоре мой бегающий взгляд заметила Тарья. По-женски, правильно его истолковав, она, в один из вечерних переходов, протянула мне давно знакомый мешочек с солью, золой и измельченными травами, будто бы предлагая зло навеки. Почти загибаясь от накатывающей снизу тошноты, я, наплевав на гордость, приняла его. Оказалось, что состав, кроме оберегающих от магии и вкусовых свойств, способен утолить любую немощь. Но и это на меня не подействовало. Ароматная смесь кисловатой водой с острым перечным привкусом, растекалась на языке, да только не приносила облегчения.
И тут я поняла, что не резь заставляет меня чувствовать себя так плохо. Виновник всему - обычный человеческий страх. И чем ближе мы подступали к землям нуорэт, тем сильнее он становился. Высшей точки он достиг, когда навстречу нам, утопая в сугробах, выбежала растрепанная старуха. Старый пуховый платок, который должен был скрывать ее волосы, неряшливыми лоскутами обвил тощие плечи. Но под ним неистребимой льдистой голубизной сияла бусина из дерева таадэт. Это Нойта вышла на перепутье, чтобы встретить свою пропащую дочь, молодую Тарэ и ее спутников. Визгливый, по-детски звонкий лай Одина поприветствовал ее и она, с грацией настоящей северной ведьмы, кивнула ему в ответ.
Мы дошли.