Матушка знала ответ, но не спешила им делиться.
Неуверенно отступив на шаг от затухшего костра, она повалилась на землю, совершенно лишенная своей силы.
Но я уже догадывалась как помочь.
Растянув на двух обрубленных палках, что крепились на лямках за ее плечами, шелковистую и теплую полость из лисьего меха, я соорудила давно знакомую ширму, у которой любила отдыхать Нойта. Дубленый полог, на котором лежала Буревестница, оказался выделанной оленьей шкурой. Она тоже пошла в дело, прикрыв сотрясающуюся от холода матушку. А уж когда из остатков дров Лигу сложил третий за ночь костер, и мягкое пламя затанцевало на кончиках сучьев дубового сушняка, стало почти так же хорошо как дома.
Дом. Сколько раз за наше путешествие я вспоминала это родное слово? Сколько часов провела с думой о том, как снег, ставший росой, опадает невесомой пылью вокруг согретого очага. Десять, двадцать, сто… Всем им я уже потеряла счет. И жила лишь надеждой, что когда – то все-таки снова переступлю порог нашей каморки. Теперь эта цель близка. Но хватит ли мне, нам, духа достичь ее?
В этот путь мы отправлялись втроем. Прийти домой смогли не все.
Властительница нуорэт, из своей новой, далекой восточной страны, отправила нас сюда с поручением и наказом – вернуться.
Однако, пиратке Корабелле, примкнувшей к отряду и показавшей по началу неуемный нрав; потерявшей семью и получившей бесценный опыт в своей разгульной жизни, некуда было возвращаться. С этих самых пор ей придется обживаться среди северного народа. Дышать с ними одним воздухом, есть одну пищу, подчиняться одной Матери и защищать деревню и Старую заставу так, как это делали сотни стражей до нее. Это ее стезя.
Свыкнуться с этим ей могла помочь моя матушка.
Ночь обрядов прошла.
Но даже обессиленную Нойту уже нельзя было остановить. То, что она задумала для Буревестницы было одной из вершин ее магии.
На этот раз пламя костра служило ей только точкой сосредоточения. Бело – голубая накидка укрыла седые космы. Ритуальные поленья сгорели и время протяжных песен ушло в небытие. Главными стали: ее пробирающий до глубины взгляд, обращенный к Корабелле и натруженные, морщинистые ладони. В них четками застучали бирюзовые бусы. Быстрее, быстрее… Каждое касание, каждая невидимая отметина, которую оставляли на истертых до зеркального блеска кусочках дерева пальцы шаманки, разгорались льдистым свечением.
Вскоре силуэт бус распался и узкий луч света превратился в тяж, спиралью увивающий шею Нойты. Все это время она не отрывала взгляда от пиратки. А та – завороженная и замороженная, наблюдала за плавными зигзагами такого необычного украшения. Нити испускающего свет веретена сомкнулись в круг и во вращении заняли место между бездонным провалом зрачка и диском радужки девушки. Взор Буревестницы отразил, как в зеркале, взгляд Сибилл, когда в ней просыпалась Херет – Э’тен. Матерь Волков тоже была здесь. Нойта пробудила ее в теле Корабеллы, отдала контроль над пираткой и уже жрица Аор начала вылеплять из несуразного, для нуорэт, тела рыжеволосой, крепкий стан Призванной.
Этот долгий процесс, скрытый за кошмарами, приносящими боль четырнадцатилетним инициированным девчушкам, я видела впервые.
Э'тен вошла во вкус, вдохновенно разворачивая, расширяя свернутую в жгуты, слитую в единое целое связь частиц душ, впечатанных в ожерелье Нойты и в глазах дочери Сельма, до тех пор, пока сизоватые завитки тумана - марева не выплыли из - за прикрытых ресниц не выдержавшей поединка пиратки. И тут уже шаманка, колдуя на пару с волчицей дернула за усики этой, едва осязаемой завесы, как за ленты легкой, деревянной фигурки, с которой я не расставалась в детстве. А затем вытянула наружу сокровенное сердце одной из бусин.
По спине пробежал холодок. Дымок, сгустившийся на живом, но неподвижном лице Рыжей, приобрел формы белой, посмертной маски Анни. Не теряя времени, Нойта наложила на этот странный оттиск руки и придавила его к чертам Корабеллы. Отошла, осматривая получившийся результат. И тонкой иглой с черным аметистовым наконечником процарапала неровные желобки на местах, где открывались глаза и рот.
Голубое сияние бус проникло и туда. Прочерченные линии сначала разошлись, а потом приблизились и срослись с контурами губ и век Корабеллы, приоткрыв их. В тот же миг личина, опустившаяся на веснушчатую кожу девушки, словно лоскут дорогого шелка, прильнула к ней. Казалось, что все закончилось. Но…
Глубоким вздохом пиратка откликнулась на ритуальные действия, совершенные с ней, а затем, когда во взгляде появилась осмысленность, из груди выпорхнуло выстраданное душой молодой Призванной слово: «Матушка!»