Все утихли. Лигу опять заключил меня в свои объятия, во сне теплыми вдохами и выдохами шевелил растрепавшиеся пряди на моем затылке. Но я не смела его разбудить. Только лежала и думала. Думала о том, что этот дом, когда - то принявший меня - младенца в свою обитель и теперь не против гостей. Дыхание каждого участника нашего отряда влилось в его беззвучную и успокаивающую мелодию, так просто и быстро, будто было тут с самого начала. Мой дом принял их всех и теперь кропотливо восстанавливал наши силы, для дальнейшего пути. По истине волшебное жилище, которым заведует величайшая шаманка Севера - моя матушка.
Она явилась через час и тяжело переступила порог дома. Остановилась. С шумом втянула нагретый очагом воздух - раз, другой, третий, словно не сошли еще омрачающие голову чары. А может она ждала, пока Призванная, спящая в ней, не поймет, что вокруг них нет исконных врагов. Потом лязгнули котелок, посудинка с водой и чашки, засвидетельствовав то, что шаманка принялась за поздний ужин. Через время черепки цвенькнули вновь и ковыляющей походкой матушка двинулась к еще одной травяной лежанке, такой же как у Корабеллы и Каны, но по другую сторону от очага. Наше пристанище погрузилось в молчание и только легонький свист сгорающей древесины, треск огненных искр и почти не осязаемый шепот матери, возносящей молитвы Аор за вернувшуюся дочь, баюкал новых постояльцев.
Ночь мелькнула за окнами, будто бы ее и не было. Промозглое утро, холодящее тело особым сочетанием влаги и ветра, которое раньше я вообще не воспринимала, но после песков, чувствовала остро, разбудило меня еще до восхода солнца. Укутав разметавшего покрытые сетью белесых отметин руки Лигу в одеяло, я сама выскользнула из под его теплых оков и, стараясь не шуметь, прошла под тяжелым пологом, занавесившим вход, в комнату к очагу. Нойта тоже не спала. По обыкновению склонившись с неизвестно откуда взявшейся палкой над огнем, она шевелила багровеющие угли, в глубокой задумчивости. Мое появление не было для нее неожиданностью: взгляд, строгий и властный, как удар кнута, резанул меня с головы до пят, но не потревожил устоявшейся тишины. Эта холодность и напускная отрешенность, выводившие меня из себя с самого раннего детства, накатывали с новой силой, почти заставляя выкрикнуть: "Что?...Что я опять сделала не так?", но я знала, что и это надо преодолеть. Время нашего самого важного разговора наступило, и передо мной сидел человек, который, действительно, должен был знать все.
Первые слова дались нелегко, ведь в мыслях голос отца еще твердил, что ему предстоит ответить перед судом Старейшин. Перед судом, который сумел сохранить тайну гибели Эстэ и хранит до сих пор. Матери нуорэт каким – то необыкновенным, тайным усилием отгородили мою матушку – одну из могущественных Призванных от связи, объединяющей их, и, к тому же, отрезали пути: колдовские и шаманские к источнику этих знаний. Как так получилось? На какие жертвы пошел Совет, для того чтобы оставить Нойту в неведении, я не знала. Каким будет исход того, что шаманка узнает сегодня, для меня тоже было не представимо. Но, даже тех крох, что добыла я на пути из пустыни, хватило бы, чтобы ее чары высветлили все и честь нашего рода восстановилась.
Я продолжила говорить и слова, поддерживаемые духом отца, его невидимым присутствием, текли бальзамом на душу матушки. Она чувствовала его силу, купалась в ней, исцеляя мятущееся сердце.
На миг заглянув в ее глаза, я провалилась в мимолетное забытье и увидела их в том виде, в котором они представали друг перед другом: близкие, откровенные, родные. Молодая и статная красавица Нойта с глазами цвета грозового неба, "древесными" шрамами на щеках и косой густых темных волос, посеребрённых нитями седины, будто угли застывающего костра светилась внутренним светом рядом с юным, но, несомненно, мудрым мужчиной: ладным и гибким, как годовалые саженцы таадэт и луки Сестер – Троекратиц.
Напитавшись его живущей сквозь время и расстояние любовью, и даже, возможно, почувствовав недосказанное им, она даровала ему свободу. И я отпускала его. Смеясь и плача над тем, что помнила я и не забывала она, мы просмотрели приход нового дня и прибытие сопровождающей меня компании. Подходя по одному, они не нарушали ритма повествования и оно обтекало их, собираясь почти ощутимые, многослойными спиралями в середине комнаты. Кана и Один переступили порог одновременно, и так же, разом, горделиво заняли место по обе стороны очага, как два молчаливых стража. Это обманчивое впечатление разрушилось, как только багровые отблески очага отразились в сонных и добродушно-зевающих мордах. Лигу и Корабелла расположились между ними и рядом со мной, удобно устроившись на лежанках. Нойта взяла из моих рук серебряный молоточек и заговорила чуть тише, перемежая речь короткими паузами. В эти мгновения она затихала настолько, что шепот становился неразличим, но по движению губ я все-таки читала: "Эстэ..." Этот невидимый и безмолвный для остальных собеседник, все равно сплачивал нас, побуждая чувствовать одно и тоже, быть одним и тем же. Вскоре, исподволь разжигающий чувство справедливости призрак, достиг цели. На Нойту с разных сторон посыпались вопросы: о судьбе моего отца, о нашем с Сибилл пророчестве и времени его исполнения, а еще о том, чем было недавнее колдовство. Отметая все остальные вопросы легким движением обгоревшей веточки в углях, шаманка всмотрелась в Корабеллу. Однако, ей вторил не один, а два взгляда. Синие глаза Буревестницы и живые, зеленые, животные, но не менее внимательные - Каны следили за каждым жестом. Каким будет ее наказ?