Цокот копыт наших лошадей эхом отразился от стен домов тоненькой улочки, ведущей к пустой рыночной площади. Изысканный аромат всевозможных специй не будоражил успокоенный легким завтраком аппетит. Не слышалась беглая тарабарщина караванщиков. Сегодня как раз тот исключительный день, когда даже набивание кошельков монетами не шло ни в какое сравнение с ценным даром утренней прохлады. Безмятежные люди: местные и приезжие - спали в постелях.
Песочно - розовая колоннада дворца с широкой террасой ступеней была с нами заодно. Туф, собравший в себе солнечное тепло и жар потухшего вулкана, породившего его, гасил звуки наших шагов вплоть до предательски скрипнувших ставен ворот крепости. За ними тот же зал, сияющий старым золотом. Тот же водоем с колыхающимися цветами. Те же статуи, льющие воду из, кажется, неупиваемых чаш. Тот же трон, слишком простой и угловатый, для здешнего убранства.
Но на троне она. Причудливый северный цветок среди пустыни. Будто ожившая статуя Кессы, но ее реальность призрачна, будто сон. Уже сейчас от нее исходит куда более сильный ореол власти, чем от ее прародительницы. И она познала ее. Бледные, ничуть не загоревшие, за время нашего отсутствия, тонкие пальцы с изумрудными ногтями спокойно лежали на краях подлокотников. В тон, в полотно легчайшего шелка с ног до изящного, но нарочито воинственного корсажа затянута худощавая фигура. Новый, любимый цвет? Слияние Сибилл и Э'тен, подстегиваемое силами Иррэ, на исходе и из-за этого черты ее лица все больше походили на облик фантома, что видели охотники нуорэт на Старой заставе. Тяжелые, каштановые косы, складываемые до сих пор в безукоризненную родовую прическу, безжалостно обрезаны. И теперь голова подруги с неровными, рассыпающимися прядями, напоминала бок линяющей волчицы. Но даже это не портило ее красоты. В лазурных глазах то и дело проскальзывала Мать Тарэ, заставляя пристальнее приглядываться к знакомым чертам и ловить изменения в обоих. Однако и в таком принужденном действе теплилась искра веселья. В нашем долгом путешествии, называя старшего принца Аль - Кессад "Коброй Кирс - Аммалена", я легко воображала это неприятное чудище, извивающимся на троне. Ведь пустыня - стихия змей. Но волчица, пусть даже в человеческом обличии, чужда этому месту. Это понимала и сама Сибилл. С непоколебимым видом, как божество - судья из древних сказаний, она сидела на просторном троне. Но, в жестах: наклоне головы, движении бровей и в подрагивающих губах, за напускной серьезностью читалась присущая Э'тен дурашливость. Что могло так ее развеселить, и от кого она так хорошо скрывала эту веселость? Медленным кивком, раскрывающим царственность осанки, она поприветствовала нас издалека. Но стоило подойти ближе, как безупречная линия ее плеч сломалась и передо мной снова оказалась упрямая, но дорогая моему сердцу, подружка. «Банир кэфер!» - чуть слышно, одними губами, шепнула она. Так же, как мы делали в детстве, когда хотели обсудить кого – то, не привлекая лишнего внимания. И я разобрала это только потому, что еще с тех пор, научилась читать по губам. Вопросительный взгляд не получил ответа. Но румянец на щеках и проступающие сквозь кожу вены – следы недавней схватки с невозмутимым Иррэ, выдали ее настроение. Одновременно с этим, я осознала, что эта ссора и забавляет ее. Озадаченная таким ощущением, я решила поговорить с подругой позже.
Однако, ее избранник разобрался с этим быстрее.
Колыхнулась золотистая занавесь над коридором, ведущем в тайные покои правителей, и из-за нее вышел прихрамывающий «Городской сумасшедший». Стоило ему переступить порог, как Сибилл вспыхнула как пламя. Что ж, я понимала ее, ведь затянувшееся обучение Херет – Э’тен помогало и в исцелении Иррэ. Невероятный накал сдерживаемой силы Матери волков, направленный на слияние с сосудом, играючи преодолевал преграды, устраняя застарелые изъяны и восстанавливая то, что было разрушено.
Иррэ уже нельзя было назвать калекой. Зажатые недугом, плечи развернулись вширь, открыв изящные и стремительные линии ключиц. Руки, утратившие роль дополнительной опоры, выровнялись и теперь легко передавали пластику грациозного зверя. Грудь и спина вернули естество формы, только украсив фигуру атлета, облаченного в бело – серые одежды. Засаленные пряди волос, под ножом умелого цирюльника, укоротились, обрамив высокий лоб, разлетающиеся крылья бровей и туманную сталь глаз. Мужчина, представший перед нами, был красив, но не яркой красотой длительно оберегаемой породы.