Еще один виток деревянной дорожки по снегу и еще один до боли знакомый домашний образ. Рыбаки, которых я знала с детства, но уже с поседевшими волосами, бровями и бородами, тащат из воды сома. Почти такого же, как тот, которого мы обходили с моим будущим избранником. Мысли сорвались с места, уплывая за горизонт, к востоку, к великому красному городу Кирс - Аммален и юному, прекрасному принцу Аль - Кессад. Сибил, при помощи них с братом возымевшая власть над городом, для усмирения мелких бунтов, продолжавшихся на городских улицах, задержала его отъезд сюда на месяц. Но даже этот месяц для меня был болезненной мукой.
Едва заметное шевеление в животе, как будто подтвердило острую нужду в его присутствии. Я насторожилась, вслушиваясь в свое состояние и тут же расслабилась. Все, как и прежде.
Однако, уже у дома матушки, тревога, зревшая с момента встречи с Корабеллой, вышла из-под контроля. Здесь было все не так, как надо. Слой оленьих шкур из-за которых наш продуваемый ветрами дом обрел уют и тепло, был сдвинут. Он открывал осиротевший угол, через который уносились ввысь дымные клубы. Какой - то новый ритуал? В жизни я не видела ничего подобного. Окна моей комнатки, как всегда, закрыты, но закрыты так плотно, что ветер даже не колышет занавесь.
Уже не отдавая себе отчета, я вбежала в калитку, рызрывающую на двое хлипкую изгородь, оставив посеревшую лицом Корабеллу на дороге. За калиткой такой же заснеженный холм, как и во дворе Гайра. И волки, много волков. Пять или десять... Всех их я знала поименно. Все они были волчицами Тарэ. Анхат, на время покинувшая свою Призванную и шмыгнувшая за мной рыжеватой тенью приблизилась к своей сестре Сивур, лизнула серый мех между глазом и влажным носом и подперла волчице бок, словно сочувствуя ее скорби. Прекрасный побратим Саин с тем же печальным выражением взглянула на меня и я недобрым словом помянула Сигира, понимая, что это неспроста. Скорее рванула дверь, но она, будто поддерживаемая сильным порывом ветра изнутри и снаружи не поддалась мне. Да что случилось? Зная, что материнская магия , пропитавшая наше жилище от крыши до морозного подпола, всегда пропускала меня внутрь, воспринимая, как свою, я не на шутку испугалась. Но в последний отчаянный момент она все - таки отворилась.
Дорогу мне перекрыла миниатюрная Саин. По измученным болью, ожиданием и горем заплаканным серым глазам подруги матери, я поняла, что случилось непоправимое. И пусть меня простит Сибилл, я оттолкнула ее мать с дороги и кинулась вглубь дома, в тихий закуток за очагом, где возле истрепанной временем лисьей ширмы так любила отдыхать матушка. Острый и отрезвляющий аромат кислицы с полынью встретил меня четвертый раз в жизни. Серо - сизое облако очищающего разум зелья было таким плотным, что едва давало дышать. Но для нее это только тонкая ниточка, удерживающая дух в рассыпающейся оболочке. Такой непрочной, такой ранимой. Черными дуплами с горящими углями внутри разрослись шрамы на щеках. Те дрянные отметины, что видела я, когда она творила свое последнее и самое могущественное волшебство. И тем сильнее на фоне них выглядела выбеленной ее старая морщинистая кожа вблизи не седого, а уже бесцветного венчика волос. Аор и Э'тен метались в ее глазах, скрытых за пеленой накидки. Они не находили выхода и то и дело, делая ее взгляд то звериным, сразившимся голубизной с весенним небом, то необъяснимо опечаленным серым и человеческим. Исхудавшее тело, которое я видела в момент преображения Корабеллы еще больше потеряло в весе, так что теперь Нойта напоминала обессиленную тень, лежащую на смертном одре. Но руки, родные, мозолистые и требовательные еще были сильны. Она притянула меня к себе и эта хватка испугала. Я вспомнила, какой была она, когда впервые я ушла из дома на обучение к Гайру, как ее терзали потусторонние силы.Тогда они почти выиграли битву за ее тело, как за сосуд. Но сейчас, пусть уже прощающийся с людским, ее дух был силен.
Не спрашивая разрешения, она усадила меня рядом и сложив руки на моем животе - запела. Все во мне судорожно сжалось. И эта песнь... Тоскливая и горькая, как самое сильное из ее зелий, тяжелая, как пуды шелка на спинах диковинных кораблей пустыни - грузового скота кирс - аммаленских караванщиков, выливала черное ничто на мою душу и ложилась оковами на тело. Она вибрировала в кончиках пальцев, выпивала силу и цвет из каждого локона. Скручивала адской болью изнутри и не кончалась. Забытый моей душой, как и сотнями душ до меня, мотив не укладывался в руны на деревянных поленцах, не сгорал в разведенном для тепла огне, даря ему смолистую суть. Он плыл в воздухе, растягивая и без того худшие минуты прощания и погружая в сон. В какой - то момент безукоризненные стены моего "я", обретшие целостность после вестей об отце, рухнули и я начала падать в себя, в глубину тени, тьмы, с которой и по сей день боролась Аор и принял Сигир, к истокам моего народа и мертвому свету, потерявшей силы Взошедшей звезды. Бесконечность падения усыпляла и пробуждала, снова и снова, уводя от одного маслянистого островка мглы к другому, но и там не было освобождения. В конце концов, устав скитаться в бездушной равнине и понимая, что это ощущение безысходности теперь навсегда со мной, я открыла глаза. И вновь закрыла, не понимая, что передо мной. Тонкая вязь истлевших веревочек - белых, розовых и голубых, в которых уже не было серых щепок дерева таадэт - последнего пристанища Каир - старшей сестры Сивур - отслужившая свое накидка Нойты, прятала меня от мира. А он был рядом.