и ночи Джуниор — один из самых крупных наших псов, брат Пэнды, похожий на него как две капли воды, — отвязался и, подойдя к палатке, стал шумно тереться о нее боком, чем привел наше надежное жилище в чрезвычайное возбуждение. Мы оба, не вылезая из мешков, на двух языках (для надежности) предложили Джуниору убраться, что он и сделал, правда, по некотором размышлении. Утром на темном небосводе я обнаружил четыре слабо мерцающие звездочки, что вселило в меня определенный оптимизм относительно завтрашней погоды и особенно столь необходимой нам видимости. Известие о том, что сегодня, возможно, будет подходящий для съемок день, обрадовало Лорана и огорчило Джефа (все мы, а особенно Джеф, не слишком любили остановки, связанные с киносъемками, поскольку, как правило, во время них мы здорово замерзали, а на последних съемках Джеф даже приморозил пальцы на ногах, так что причины для особенной нелюбви у него имелись). Однако, как настоящего навигатора, его, конечно, не могла не порадовать перспектива движения по леднику в условиях нормальной видимости, поэтому я высунул голову из палатки Джефа с зажатой в зубах галетой, густо намазанной шоколадным маслом, — наградой за хорошие вести. Сегодня утром приготовил спецовсянку, добавив к основному ингредиенту две ложки какао, изюма, шоколадного масла вместо сахара, который у нас уже кончился, сухого молока, и, поддерживаемый одобрительными взглядами Уилла, наполнил этой смесью свою персональную миску, которая могла бы достойно представлять нашу страну на любой всемирной выставке в разделе «Эмальгигантпосуда», поскольку наглядно свидетельствовала о том, что и миски у нас самые большие в мире! Моя миска, выданная мне перед самой экспедицией моей женой Наташей, действительно по крайней мере в три раза превосходила размерами миски остальных участников экспедиции и поэтому приводила всех в благоговейный трепет. У миски этой было одно несомненное преимущество: любое количество пищи в ней казалось ничтожно малым и всегда вызывало у раздатчика непреодолимое желание добавить еще. Забегая вперед, скажу, что к концу экспедиции все, за исключением Джефа, обзавелись подобными мисками. Сегодня впервые отметили, что заканчиваем завтрак уже без свечей — в 7 утра уже было достаточно светло. Верный признак приближающейся весны! Буквально минут через сорок — пятьдесят после выхода мы наткнулись на гигантскую трещину, пересекавшую наш маршрут. Размеры ее были таковы, что туда вполне могла бы уместиться вся экспедиция «Трансантарктика». Этот огромный ледниковый разлом выходил на поверхность слева от нас метрах в двадцати и справа метрах в пятидесяти. Мы же находились посередине на закрывшем его снежном мосту. Решили обойти трещину правее правого разлома. Лоран устроился с камерой на самом краешке с противоположной стороны, Дамиан страховал его, а Бернар занял место поближе, там, где должны были пройти упряжки, то есть с нашей стороны. Выбор места для съемки и все приготовления заняли минут сорок, и, когда наконец все было готово к старту, выяснилось, что Джеф идти не может, так как чуть раньше, когда мы все томились в ожидании Лорана, он начал очистку полозьев нарт от примерзших к ним собачьих экскрементов. (Собаки по заведенному у всех ездовых собак обычаю оправляются на ходу и, как правило, в течение первого часа после старта. Не всегда удается обвести нарты вокруг этих собачьих мин, а, попадая под полозья и примерзая к ним, они тормозят движение, создавая собакам дополнительную нагрузку.) Джеф впервые ввел в нашу практику этот достаточно трудоемкий, связанный с разгрузкой, опрокидыванием и загрузкой нарт процесс, оказавшийся, однако, весьма необходимым. Надо отдать Джефу должное: он прекрасно видел, что задерживает всех, но все-таки завершил начатое дело, потратив на него ни мало ни много 40 минут! Я бы, наверное, так не смог. Правда, во всем поведении Джефа в то утро как бы чувствовался некий молчаливый протест против диктата нашего режиссера — мол, мы вас ждали, теперь и вы подождите! А может быть, это было и не так, а просто мне так показалось, когда я, пытаясь согреться, наблюдал за тем, как Джеф как будто нарочно медленно и как-то особенно тщательно увязывает нарты. Однако все же тронулись, естественно, не без приключений. Застоявшиеся Тим и Томми, возглавлявшие мою упряжку, и не подумали следовать за упряжкой Уилла, а рванули прямиком на киногруппу, нимало не заботясь, что между ними и столь любимыми ими киношниками огромная трещина. Я попытался увлечь их за собой, побежал на лыжах вперед, чтобы обойти упряжку со стороны трещины, но подошел слишком близко к ним, запутался в постромках и упал. Крепление расстегнулось, лыжа уехала вперед, но собаки остановились. Надел лыжи и вывел собак на след упряжки Уилла. Новый старт, но на этот раз все нормально. Лоран остался очень доволен и объявил, что получился мощный кадр. Мы охотно поверили ему на слово — лишь бы не было дублей! Обед состоялся у подножия большого и, кажется, слава Богу, последнего на этом леднике подъема. Вдохновленный предыдущей удачей Лоран был неудержим и отснял еще одну сценку «Пикник на обочине». Погода мягкая, минус 20 градусов, штиль. Сразу же после начала подъема мы поняли, что явно недооценили его и, в первую очередь, из-за чрезвычайно мягкого и глубокого снега. Слышно было шумное дыхание собак, которые поминутно хватали снег широко открытой пастью, благо им для этого практически не надо было наклонять голову — так глубоко проваливались в снег их широкие лапы. Лоран, едва не волоча камеру по снегу, шел рядом с моей упряжкой, снимая собак крупным планом на подъеме. Камера их отвлекала, особенно неравнодушен к своей работе в кинематографе оказался Одэн: он поминутно совал нос в камеру и постепенно забывал о своей основной пока еще обязанности — тянуть нарты. Выход Одэна из состава упряжки незамедлительно сказался на скорости нашего продвижения — мы замедлили ход и в результате остановились. К счастью, Лоран закончил съемку и встал вместо меня к моей упряжке, я же переместился вперед к Уиллу. Нашим собакам было тяжело впереди. Уилл тоже устал и начал излишне, на мой взгляд, нервничать и злиться, когда собаки останавливались. Порой он срывался и начинал колотить их лыжной палкой. Я видел, что собаки старались изо всех сил и просто устали, поэтому после очередного нервического выпада Уилла довольно резко предложил ему прекратить их наказывать. Между нами тотчас же возникла тонкая, но достаточно глухая стена. В течение двух последующих часов мы молча, без криков, помогали собакам, подталкивая нарты. Наконец подъем начал выполаживаться. Я оглянулся назад на склон и увидел, с каким трудом шла упряжка Лорана. Оставив Уилла наедине с нашей упряжкой, так как мы уже закончили основной подъем, скатился на лыжах вниз к Лорану. Мы с Дамианом, упершись в стойки нарт, толкали их, а Лоран шел впереди Тима и Томми. Так, втроем, мы довели упряжку к вершине. Нас просто потряс Тим своей неистовостью в работе: он буквально лез из постромок, морда его от частого опускания в снег побелела и напоминала маску, глаза и нос угадывались по небольшим черным впадинам. Вызывало беспокойство и то, что моча его, обычно лимонно-желтая, приобрела темно-красный цвет — неужели кровь?! Но мы благополучно достигли вершины, а за нами и все остальные. В тот же вечер я заметил, что у Сэма моча такого же цвета. Решили подождать до завтра и разбили лагерь, пройдя шесть очень трудных миль. Мы находимся на вершине ледника Вейерхаузер на высоте около 2200 метров над уровнем моря, километрах в семи к северу от предполагаемого четвертого склада с продовольствием. Температура минус 25 градусов, легкий ветерок, координаты лагеря: 69,1° ю. ш., 65,4° з. д.