Что же касается этого мира — тут все было сложней. Серебряная пыльца забвения, которую, как оказалось, получают из кровь зверисов, была мощнейшим стирателем памяти. С её помощью можно было удалить небольшой отрезок. Или большой. А можно было, если смешать с другим препаратом, переживать один и тот же момент много раз. В конце концов мозг не справлялся с нагрузкой, и разумный умирал.
Как вы понимаете, в небольших дозах пыльца использовалась, с разрешения Тайной канцелярии, на пациентах, подвергшихся насилию. Но иногда — за очень большие деньги, — она попадала в руки аристократов — много было безутешных и богатых жен и матерей, отцов и сыновей, которые хотели бы пережить счастливые моменты с умершим заново. Ну, и пытать с ее помощью было очень просто — наркотик сам находил и вытаскивал на свет самое ужасное, что произошло с разумным.
В общем, это был яд, который в малых дозах превращался в лекарство. Но где разумные, а где малые дозы? Вот и искореняла империя любое нелегальное производство, за которое полагалась смертная казнь.
Так что я реально почувствовал, что сделал хорошее дело. И даже не за награду, которую я, конечно же, стребую просто из принципа.
И кстати, меня здесь таки узнали. Ух, сколько ненависти читалось в глазах, как я понял, директора завода. И главное, сам варил дурь, а я виноват? Пусть утешится тем, что бригада Ух уже отправилась за хозяином конторы, которому даже чернозем пухом не будет, если не успеет сбежать.
Впрочем, бежать-то ему некуда — за подобное его достанут даже из-под земли, посадят на кол, сварят живьем или отправят в Вольный полет. Ангелы — они такие затейники. Поднимают гада на высоту в километра три, одевают адамантиевые наручники и отправляют вниз на камни. Ну, и во время полета делают ставки, через сколько он грохнется.
Ни адвокат, ни иные заступники приговоренному не помогут, наркота — это такой позор, что замараться никто не захочет.
— Хочешь что-то сказать? — подошел я к угрюмому директору поближе. Нет, не злорадствовать, а просто чтобы запомнить его морду. На всякий случай.
— Не слишком радуйся, Нагибин. За нас отомстят.
— Эво как, — удивился я. — Еще и мстить придут. А когда, не подскажешь?
— Раньше, чем ты думаешь. Все имеет свою цену.
— Ага. Интересно, сколько будет стоит твоя жопа, когда ее на кол насадят? Не знаешь? Вот и я не знаю, но обязательно уточню, а потом тебе скажу, если о тебе вспомню. Ты грязь, дерьмо, смрадная лужа на чистой дороге. И я рад, что благодаря мне станет меньше подобных тебе. А твои друзья пусть приходят — с удовольствием их сотру с лица земли.
Посчитав обмен любезностями законченным, я направился к Котлярову. Коротко с ним поговорив и убедившись, что он записал мои показания, я наконец широко зевнул, посмотрел на часы. Ого, почти пять утра! Можно топать в гостиницу. Теперь вот точно хочу спать. Нагулялся.
Этери в шоке будет — факт. Правда, на этот раз заработать не получилось, но зато репутацию с народом поднял. А вот с Тайной канцелярией опустил, кажется, до ненависти. Эх, не видать мне от них эксклюзивных заданий. Но зато и им от меня ничего не увидеть, кроме головной боли, потому как останавливаться на достигнутом я не собирался, планируя вернуться домой не только спасителем мира, но и лицом, хорошо показавшим себя в службе народу. За императора я промолчу — с ним у меня другой разговор будет.
Я шел по светающим улочкам мимо железнодорожного вокзала — на фига он тут, я не понял — захолустье же. И тут меня ждало большое изумление. Несмотря на ранний час, я видел, что происходит что-то необычное.
Я никогда еще не встречал на вокзале столько народу рано утром. Правда, я рано утром и не был ни разу на вокзале, но это мелочи. Главное, что там оказалась огромная толпа вооруженного народу, что немаловажно. Охраны было раза в два, а то и в три больше, чем требовалось, то тут, то там словно бы бесцельно прохаживались люди с колючими взглядами и в длинных пиджаках, под которыми так удобно скрыть метатель на поясе.
Что-то затевалось. Вокзал выглядел так, словно готовился то ли к войне, то ли к какой-то торжественной церемонии с участием высокопоставленных лиц.
Первой мыслью было, что с такими предосторожностями встречают кого-то важного — меня, например. Но это было нелогично — не я приехал на поезде, да и вообще, я иду пешком и мимо. Да и потом, стражники, ни в форме, ни в штатском, не проявили ко мне особого интереса.