— Хорошо, — не отстраняясь, шепчу.
Кажется, даже такого простого действия хватает Мирону, чтобы отпустить себя. Он буквально набрасывается на мои губы своими, терзая их с особенным напором. Меня захлёстывает его силой, и я понимаю, что ни черта не готова. Всё это слишком… Пытаюсь вытолкнуть чужой язык изо рта, но безуспешно. Не уверена, что Мирон вообще это заметил. И хорошо, если нет.
Я не должна сопротивляться. Не имею права. Я больше не принадлежу себе. Как минимум неделю.
Словно не своими руками обвиваю его за шею, невпопад шевелю губами, лишь бы хоть как-то действовать. Впрочем, Мирону хватает и этого, чтобы уже начать увлекать меня в постель. От него вообще такой пожар исходит, что я тоже уже горю, хоть и далеко не от возбуждения. Меня просто заживо испепеляет всей этой неотвратимостью.
Да, целующий меня мужчина красив и хочет меня — но оба этих факта не вызывают во мне ничего, кроме внутреннего надлома. Хорошо хоть Мирон достаточно возбуждён, чтобы имитации действий с меня ему было достаточно.
Цепляюсь ему то в плечи, то в волосы; а он на это меня сильнее к себе прижимает, чуть ли не вдавливает. Целует грубо, жадно, глубоко. И явно только расходится. У меня уже губы саднят и немеют, да и, кажется, опухают ощутимо. А каждое его прикосновение к моему почти голому телу бьёт словно разрядами тока до самого сердца. Вот-вот, и не выдержу.
А Мирон уже на постель меня опускает, к кромке трусов рукой отпускается, явно хочет содрать их. Оставить меня голой… Чувствуя, как его пальцы быстро избавляют меня от белья, напрягаюсь всем телом; на что меня жёстче целует, словно затыкают мысленный протест. А потом его ладони жарко мнут в ладонях мою грудь, которая, оказывается, тоже уже не в лифчике. Мирон чуть ли не вжимает меня в постель, и от этого чувство беспомощности лишь усиливается.
Несколько секунд теряюсь в пространстве, ощущая себя чуть ли не мизерной перед напором возбуждённого мужчины. Но быстро прихожу в себя, стоит ему слегка отстраниться и в какие-то секунды расправиться уже со своей одеждой. Мы теперь оба абсолютно обнажены друг перед другом, и одна только мысль об этом вызывает дрожь.
А потом я дрожу уже не от мыслей, а действий. Мирон рывком тянет меня к себе, придавливает своим весом к постели, целует меня в шею и спускается вниз к ключицам. Поцелуи жаркие, ощутимые, но отрывистые. Ему явно не терпится перейти к основному. И мне, наверное, тоже. Пусть уже всё поскорее закончится…
Словно услышав эти мысли, Мирон слегка отрывается, нависает сверху, смотрит прямо в глаза и усмехается чему-то. Его лицо сейчас так близко, что я отчётливо вижу каждую черту. Хотя смотрю только в потемневшие и кажущиеся сейчас чуть ли не демоническими глаза.
А потом он чуть двигает носом по моей щеке, касается губами губ, водит по ним, но не целует, не врывается. Закрывая глаза, стараюсь окунуться в эти нежные касания, ведь ими меня явно пытаются расслабить. Что, на самом деле, далеко не каждый на его месте стал бы делать даже после новости о моей девственности.
Мне ведь объективно повезло. Ну, насколько вообще могло в таких обстоятельствах.
Резко открываю глаза и давлюсь всхлипом, когда Мирон неожиданно опускает ладонь мне между ног. Я уже ничего не вижу, не различаю, лишь кусаю свои губы, на которых уже нет его. Мирон сейчас занят тем, что смотрит, следит за движениями своих пальцев, разрабатывает и изучает меня там… А я ведь даже перед гинекологом не всегда комфортно себя чувствую.
Мирон делает несколько круговых движений мне по клитору, отчего я инстинктивно выгибаюсь дугой, но ничего не чувствую. Тело реагирует, но разум не позволяет это принять. Мыслями я не там, не на ощущениях, просто не могу... Чувство неправильности и моей полной обезличенности не оставляет. Подбираюсь вся, громко дышу, не понимая, а надо ли сейчас стонать, как в порно. Я ведь и его особо не смотрела.
От стыда усиленно избегаю взгляда Мирона, намеренно изгибаясь так, чтобы и возможности увидеть моё лицо у него не было.
— Чёрт… — слышу недовольное. — Ты сухая. Я чувствую себя насильником.
Меня мгновенно захлёстывает паникой от этого заявления. Хочется сквозь землю провалиться от одной только возможности подвести Свету, родителей… Мирон ведь уже спрашивал, отослать ли меня назад.
Стыдливость как рукой снимает.
Я моментально поднимаюсь, и, проведя пальцами по его груди, слегка надавливаю, заставляя мужчину лечь. Он поддаётся, с немного хмурым любопытством глядя на меня.