Я, кажется, даже дыхание затаиваю, не решаясь ни сказать что-то, ни надеться. Хотя последнее очень уж сложно. Ведь может же быть так, что его настрой связан с той папкой? Ведь не так уж невозможно, чтобы в Мироне начала просыпаться совесть?
Не спугнуть бы… Успокоиться бы хоть немного.
Мирон смеряет меня странным взглядом, под которым я, кажется, и вовсе перестаю дышать.
— С этого дня никаких совместных завтраков, разговоров, — неожиданно заявляет он таким суровым голосом, что я леденею. — И спать с тобой в одной комнате я больше не буду.
Делаю рваный вдох, не зная, как воспринимать такие заявления. Меня словно навзничь швыряет этими словами — куда-то ему под ноги, как ничтожную вещь. Не то чтобы я сильно надеялась на его пробуждение совести, но всё равно не была готова к прямо противоположному. Мирон говорит со мной так, будто это я в чём-то провинилась, а не он ведёт себя, как мудак.
— Ты просто шлюха, — продолжает он всё так же жёстко, и улыбка сползает с моего лица. Оказывается, всё это время я продолжала её натягивать. А теперь, кажется, бледнею. — И у меня нет желания с тобой сближаться.
Ошарашенно сглатываю. Не понимаю, как всё это воспринимать. Внутри просто колотит и от подавленной ярости, и от отчаяния, и от собственной беспомощности. От невозможности хоть как-то утереть нос этому циничному ублюдку.
— И ты тоже не вздумай в меня влюбляться, — тем временем, добавляет он, всё так же не сводя взгляда с моего лица.
Не знаю, какими сверхъестественными усилиями воли я не смеюсь диким хохотом над этим заявлением. Или не бросаюсь на подонка с кулаками. В общем, никак не реагирую.
— Ты даже не представляешь, насколько я далека до этого, — только и выдавливаю.
Спокойно произнести это не получается. Как и не выплеснуть хоть какие-то эмоции в довольно резком ответе.
Мирон, судя по всему, прочувствовал. Он смотрит прицельно, прямо в глаза, немного вздёрнув брови. Прикусываю губу, чтобы сдержать нервный смешок. Ублюдок и вправду верил, что я близка ко влюблённости из-за вчерашней ночи? Это поэтому у него сегодня такой мрачный настрой? Опасается моей привязанности? Или своей, которая ударит ему по совести, учитывая обстоятельства? Проще отстранить меня, чтобы даже не задумываться над смыслом собственных действий?..
Ненавижу.
— Что ж, отлично, — неопределённо подытоживает он. — Иди сюда.
Как-то иначе он последнее сказал. Чуть ли не собственнически, с претензией смести моё утверждение. И я бы подумала, что мне кажется, ведь это противоречит его словам. Да только меняется и взгляд Мирона. Опаляет, ломает мне волю, давит, напирает. У меня кожа мурашками от этого взгляда, хочется обратно в ванной скрыться, а ещё лучше там запереться.
Мне требуется несколько секунд, чтобы, сделав самый непринуждённый вид, всё-таки зашагать к Мирону. Неестественная тишина между нами оглушает. Я отчётливо слышу собственные шаги, они набатом по вискам бьют.
А потом, когда расстояния между нами уже минимум, почти задыхаюсь. Потому что он мгновенно располагает руки мне на попе, сжимает, слегка шлёпает, а потом тянет меня к себе крепче. Сильно кусаю губы, лишь бы не дать волю рвущим меня эмоциям, не позволить отчаянью прямо сейчас всё ему высказать.
— Почему сегодня не в парадном? — бесстрастно интересуется Мирон, окинув меня оценивающим взглядом.
Мудак ждёт, что я теперь каждый раз его встречать буду в новом и при салонном макияже?
— Ты сам говорил, что я хороша в любом, — треснуто напоминаю.
А он зарывается лицом мне в волосы, сильнее меня к себе прижимает и чему-то ухмыляется. А потом спокойно отвечает:.
— Пожалуй.
Его жадные прикосновения по телу снова обволакивают меня его силой, которая почему-то даже сейчас не кажется угрожающей мне. Но всё равно не могу перестать дрожать. Кажется, меня колотит уже не только внутри.
— Сегодня мне не до любовных игр или прелюдий, — неожиданно заявляет Мирон. — Я слишком устал. Поработай сама.
Облизываю пересохшие губы, надеясь, что он имеет в виду не то, о чём я подумала. Но увы — его руки перемещаются мне на плечи, слегка надавливая. Обозначая мне место — на коленях перед ним.