Но она так и не успела додумать, что сделает со строптивой ослушницей. В следующую минуту Ванька подскочил к ней сбоку и, прежде чем она успела ахнуть, сорвал с ее головы большой черный плат вместе с белым платком-наволосником.
Овладев этими трофеями, Ванька приподнял подол сарафана и во всю прыть помчался в угол, где пегая сладкоежка самозабвенно предавалась греху чревоугодия.
Нужно отдать ей должное: ошарашенная тетка сразу же обрела утраченную было силу и быстроту и ринулась за похитителем.
Но было поздно! Вспрыгнув на спину корове и использовав ее как трамплин для следующего молниеносного прыжка, Ванька сидел верхом на заборе. Задержавшись на секунду на этой позиции, он вознаградил себя за два часа упорного молчания, крикнув бесновавшейся старухе всего два слова:
— Ух, ты ведьма простоволосая!
Эти слова прозвучали как заклятие! Осознав, в чем дело, преследовательница застонала и повалилась на землю. Она была опростоволошена! Утратив обязательный для вдовы головной убор, она безнадежно выбыла из строя, перестала существовать как боевая единица! Ни о погоне, ни о криках о помощи теперь не могло быть и речи: она не могла показаться на глаза людям.
Глава была бы неполной, если бы наутро автор не пригласил читателя заглянуть в уже погруженный библиотечный вагон, точнее, в дальний его закоулок, скрытый за роялем, стеллажами и тюками. Даже сам военком не догадался бы о существовании этого тайника, где завбиб укрыл виновницу бесчисленных вечерних и ночных треволнений!
Конечно, Тося была выбита из колеи и взволнована необычайностью обстановки, но было бы ошибкой полагать, что она уж очень сильно переживала потерю родного крова и разлуку с близкими родственниками. Судя по командировкам, которые то и дело давались Ваньке, ее гораздо больше интересовало, что делается в штабном вагоне. Адъютант Потапенко был занят по горло, но в записках и гостинцах от него недостатка не было. Изредка Тося осмеливалась даже, взгромоздившись на стеллажи, выглядывать из высокого окна вагона, но в таких случаях осторожный завбиб безжалостно пугал ее военкомом. Тот и в самом деле частенько прохаживался вдоль длинного эшелона, но на библиотечный вагон внимания обращал мало: он с неусыпной бдительностью следил за общим порядком и поведением своих многочисленных подчиненных.
Что доставило Тосе искреннее, не лишенное злорадства удовольствие, так это Ванькин подарок. Увидев в своих руках теткин двойной плат (он-то и был главным одеянием «женщины в черном»), она даже ахнула от удивления. Когда же узнала способ, каким он был добыт, пришла в неописуемый восторг.
— Ты... ты ее опростоволосил?! Ванечка, миленький, дай, голубчик, я тебя за это расцелую! Так ей и надо! Ты поверить не можешь, как она надо мной издевалась!.. И по два часа молитвами мучила, и началила по-всякому... Раньше, когда я маленькой была, колотила, а потом за волосы таскала. Последнее время новую манеру взяла — щипаться... И ты ее опростоволосил!.. Вот потеха будет, когда узнают в Шенкурске!
При одной мысли о предстоящей в Шенкурске потехе Тося не удержалась от звонкого хохота.
— Кажется, военком сюда идет! — предупредил завбиб.
Тося приложила пальчик к губам и сжалась в комочек. Военком представлялся ей в образе страшного бородатого буки, не брезгавшего человечьим мясом...
Но приходит конец всему, даже нудному ожиданию отправления поезда! По одному из путей, непрерывно свистя, проследовал длинный, приземистый паровоз «Щука». Судя по бесшумному ходу, он был отремонтирован на совесть, но внешне выглядел не очень-то презентабельно, очевидно, в мастерской, выпустившей его, не хватило кражи, и он был выкрашен местами в светло-зеленый, местами в черный цвет. Что касается тендера, то он не был выкрашен совсем. По многочисленным пробоинам в его ржавых боках можно было догадаться, что ему пришлось побывать не в одном бою.
Но не в красоте тендера дело, а в исправности двигателя и движителей! По силе, с которой пегий паровоз толкнул ожидавший его состав, стало понятно, что он в полной исправности. Из конца в конец эшелона пробежал лязг буферов.
После команды: «По вагонам!» пространство вокруг поезда сразу обезлюдело, а через полчаса после сигнала дежурного по станции паровоз протяжно свистнул, запыхтел и, затарахтев ведущими колесами, первым же рывком сдвинул с места тяжелый состав...
Теперь Тосю невозможно было оторвать от окна. Свершалось то, что две недели назад казалось ей несбыточным.5
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
СУЩЕСТВУЕТ ЛИ НАСТОЯЩИЙ ЮГ? ВОЕНКОМ СИДОРОВ НА КОРОТКОЕ ВРЕМЯ ПОПАДАЕТ ВПРОСАК ТОСЯ СОГЛАШАЕТСЯ СТАТЬ КОРОЛЕВОЙ. НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ПРОБЫ ВОЛШЕБНОГО СВИСТКА
1.
«Щука»-паровоз по мудрому правилу «тише едешь, дальше будешь» неторопливо, но почти безостановочно тащит эшелон на юг.
На юг!.. На юг!.. — выстукивают на стыках изношенных рельсов старенькие двухоски. Вечные путешественницы, они прямо-таки захлебываются в восторге от того, что едут на юг, а не в другом каком-либо направлении.
Но что такое «юг», товарищи читатели? Автор склонен расценивать юг как весьма относительное, даже спорное понятие. Вот я, автор, сижу на своем рабочем месте. Письменный стол стоит севернее моего стула. Для того, чтобы взять ручку, я протягиваю руку в сторону острова Шпицберген. За телефонной трубкой мне приходится тянуться на северо-восток. Протянув руку несколько дальше, я мог бы ухватиться за мыс Святой Нос. И если я воздерживаюсь от соблазнительной возможности сделать это, то отнюдь не из уважения к его святости, а потому, что у меня руки коротки. Сзади моего стула аппетитно плещется Черное море, но для водных процедур я пользуюсь более скромным водоемом — ванной. Не то чтобы я пренебрегал солнечным Черноморьем, но уж очень велика разница между семью метрами и семьюстами километрами пути!
Но что говорить об авторе, который бережно донашивает шестую по счету пару железных ботинок, отпущенных ему скупердяйкой-судьбой. Гораздо интереснее узнать, как представляют себе юг три пассажира библиотечного вагона.
У Тоси было свое собственное оригинальное, но совершенно определенное представление о юге. По ее глубокому убеждению, он весь целиком вместе со всей его романтикой умещался в штабном вагоне, двигавшемся впереди нее. С каждой секундой она приближалась к нему, но противный юг удирал с точно такой же скоростью! Это было так обидно, что в конце длинного перегона до Холмогор она не утерпела и немножко поплакала.
Ванька, человек образованный, начитанный, к тому же не ослепленный любовью, имел о юге более солидные представления. Года полтора назад, добираясь до Архангельска, он уже побывал на юге — в Тюмени, Перми, Вятке и Вологде, но ему в то время было не до географии, и он не успел рассмотреть эти тропики. Теперь же, когда стояла великолепная июньская погода и в его распоряжении была широко раскрытая вагонная дверь, он ни на минуту не отходил от нее, боясь прозевать какую-нибудь характерную примету юга.
Увы, вокруг вагона в дружном хороводе кружились давнишние его приятельницы — березки, елки и осинки. До Холмогор с этим еще можно было мириться, но когда выяснилось, что березово-елочный хоровод намерен сопровождать его и дальше. Ванька был разочарован. Начинало смеркаться (настоящей южной ночи не было и здесь!), а он так и не обнаружил ни баобабов, ни пальмовых рощ, ни караванов верблюдов. В сумерках, когда даже Ванькины глаза стали утрачивать зоркость, ему показалось, что на одной из сосен шевелится что-то живое, похожее на обезьяну, но, приблизившись, обезьяна уменьшилась в росте и превратилась в обыкновенную белку. Пара замеченных попугаев в какую-нибудь секунду обернулась в двух нахальных длиннохвостых сорок. Юг упрямо не хотел начинаться!