Лоренцо вытащил кубки, поставил на стол и разлил вино. Хозяин сел напротив.
— Какой аромат… — протянул он.
— Я сейчас же пошлю за дровами, их принесут завтра утром, а пока можете немного согреться вином.
— Не знаю, как отблагодарить вас, ваша светлость.
— Это я должен благодарить вас, маэстро. Без ваших великолепных картин Флоренция сегодня была бы намного беднее. Я до сих пор помню невероятные краски «Битвы при Сан-Романо»..
— Да, ваш дед был просто одержим этой работой.
— Я знаю. Не представляете, сколько раз он советовал мне обязательно приобрести ее.
— Могу догадаться.
— Знаете, где сейчас находится триптих?
— Насколько мне известно, он по-прежнему висит в доме мессера Леонардо Бартолини Салимбени, — ответил Паоло.
— Вы не будете против, если я сделаю мессеру Салимбени предложение насчет покупки этой работы?
— Конечно же, нет, только вот… Не думаю, что он легко согласится с ней расстаться. Он втайне так радовался, что смог урвать ее у вашего деда.
— Я знаю.
— Этот человек всегда умел мыслить с расчетом на будущее. Не так хорошо, как Козимо, но в этом случае, кажется, он его обошел.
— Да, пожалуй, — с улыбкой отозвался Лоренцо и отпил немного вина.
Разговаривая с Паоло, синьор Флоренции вдруг четко понял, что ему предстоит делать в будущем. Он никогда не забудет, что наследие отца и деда — самая ценная вещь на свете. И именно от этого наследия, заключенного в красоте, искусстве и культуре, он должен отталкиваться в своем правлении. Козимо всегда говорил об этом: династия важнее отдельной личности.
Семья и дети.
Он будет пробовать новое, дерзать, исследовать, но никогда не забудет о том, кто он, чей он сын и внук.
Он Медичи, он флорентиец.
И маэстро Паоло Уччелло только что напомнил ему об этом.
1476
ГЛАВА 122
ЗАГОВОРЩИКИ
Миланское герцогство, близ Новары
Роковая черта пройдена. Настало время мести. Напротив Джованни Андреа Лампуньяни сидел его верный соратник Джироламо Ольджиати.
— Я устал, — говорил Лампуньяни, глядя на пар, поднимающийся от миски с супом. Они расположились за столом в самом углу трактира, где можно было не бояться чужих ушей. Заговорщики предпочитали встречаться подальше от Милана. Джованни Андреа поехал в Новару по своим делам, и Джироламо отправился туда же, чтобы встретиться с ним. Карло в последний момент помешали обстоятельства. — Висконти с нами? — спросил Лампуньяни.
— Конечно.
— Знайте, я больше не намерен ждать ни одного дня. Видеть, как Лючия Марлиани получает звания и титулы, как она становится синьорой Мельцо и Горгондзолы, как носит драгоценности, которых моей жене никогда не надеть, быть свидетелем того, как казна герцогства растрачивается на то, чтобы соблазнить очередную шлюху, — все это сводит меня с ума.
— Вам и не придется далее томиться ожиданием. Не теряйте бдительности, будьте готовы, — ответил Джироламо Ольджиати. — Все уже решено. Споро мы перейдем от слое к делу.
— Когда же? — спросил Джованни Андреа, пораженный решительностью собеседника.
— Утром в праздник святого Стефана.
— На следующий день после Рождества?
— Именно.
— А где?
— В церкви Святого Стефана.
Тут Джованни Андреа не удержался от улыбки:
— Это же идеально!
— Да. Никто не будет ожидать нападения в подобный момент.
— Точно, — подтвердил Лампуньяни. — Отличная идея. Кто это придумал?
— Карло. При содействии Колы Монтано. Маэстро затаил кровную обиду на Галеаццо Марию.
— Его можно понять.
— Но он сумел проявить терпение и выждать.
— Еще как, — отозвался Лампуньяни, содрогнувшись от воспоминания о том дне, когда магистра пороли плетьми на площади Ветра.
— Однако теперь этот час настал, — произнес Ольджиати, отпивая глоток вина.
— Народ провозгласит нас героями.
— Сколько у вас человек?
— Около сотни.
— Вместе с моими и с людьми Висконти наберется двести.
— Не так много, но нам хватит, — удовлетворенно кивнул Лампуньяни.
— Конечно. Я надеюсь, что, едва станет известно о смерти герцога, Милан восстанет. Как произошло, когда умер Филиппо Мария Висконти.
— Я тоже так думаю. Нас будут чествовать как освободителей, — взволнованно сказал Лампуньяни. — Смерть тирану!
— Да, смерть тирану, — подтвердил Ольджиати. — Но не стоит кричать об этом, не то у нас получится самый короткий заговор в истории, — усмехнулся он.