Об изощренной жестокости Филиппо Марии Висконти слагали легенды. Не менее известна была и его мания преследования. Именно поэтому герцог все время сидел взаперти в своем замке, держа под рукой верных мастифов. Он не решался покидать крепостные стены, одержимый страхом, что на него нападут тайные враги. В Милане шептались, что Висконти совсем потерял рассудок и превзошел в безумстве собственных предков. Его поведение порождало страх, а от страха один шаг до враждебности. Жители города впитывали ненависть к герцогу с молоком матери; она переходила из поколения в поколение и обладала такой мощью, что в ее пучине меркли любые другие чувства. В те дни, полные боли и смерти, Милан бурлил, как кипящий котел, а Филиппо Мария плел свои пагубные сети, скрывшись за надежными стенами замка Порта-Джовиа. Словно паук, герцог день за днем копил в себе холодную злость, подпитывая постоянно растущую шпионскую сеть. Многочисленные соглядатаи старательно доводили до его ушей каждую мелочь, даже самую незначительную, и разум правителя, отравленный подозрительностью и страхом, тут же находил признаки очередного заговора, зачастую не имевшие под собой никаких оснований.
Герольд горько усмехнулся: как жестоко судьба посмеялась над ним! Франческо Сфорца спас его в битве, где полегли почти все его товарищи, но потом отправил на растерзание жестокому тирану.
Филиппо Мария Висконти подал знак, неторопливо, будто неохотно махнув рукой. Он знал, что любимые мастифы не замедлят исполнить его волю.
Все произошло в считаные секунды.
Кастор и Полидевк оскалились, обнажая фиолетовые десны с острыми клыками. Их рычание заполнило все пространство зала.
Анджело Барбьери еще издавал предсмертные хрипы, когда герцог потянулся к серебряному колокольчику, скривившись от усилия. Наконец Голубиный зал наполнился громким звоном.
Гвардейцы появились буквально через мгновение: хорошо зная привычки своего господина, они ждали неподалеку.
— Позовите кого-нибудь. Пусть уберут этот свинарник, — приказал герцог, кивком указывая на тело гонца, растерзанное собаками. Потом он взял костыли, прислоненные к столу, и заявил: — Я пойду в свои покои. Вымойте псов как следует. Через пару дней я поеду на охоту и возьму их с собой. После всяких остолопов Кастору и Полидевку обычно хочется свежей дичи.
Гвардейцы молча кивнули.
Герцог направился к двери, медленно переставляя ноги. Костыли, казалось, отстукивали по полу погребальный марш.
Висконти уже миновал гвардейцев, но вдруг остановился:
— И последнее. Я сегодня буду отдыхать, раз уж всю ночь не сомкнул глаз. Но разбудите меня перед ужином. Поняли?
— Да, ваша светлость, — поспешно ответил один из стражей.
— Хорошо. В общем, приберите тут! — повторил герцог, указывая костылем на труп Анджело Барбьери. — Может, его и звали Герольдом, но никакой неприкосновенностью он не обладал, по крайней мере для меня, — добавил он с притворным сожалением, будто совершил злодейство неохотно, лишь подчиняясь воле рока.
Затем, не говоря больше ни слова, Филиппо Мария отправился в свои покои, оставив в зале остолбеневших от страха гвардейцев.
1431
ГЛАВА 11
СМЕРТЬ ПАПЫ
Папская область, палаццо Колонна
Мартин V почил в бозе. Как и следовало ожидать, Рим охватило оцепенение. Едва не стало понтифика, город замер, а все его жители, независимо от дохода и убеждений, словно затаили дыхание. Богатые и бедные — все оказались в одной лодке. Ведь папа римский был не просто главой церкви, а полновластным правителем города.
А если бы кто-то сумел взлететь над площадями и домами, над церквями и дворцами и приземлиться на фигурных зубцах каменной стены внушительного палаццо, расположенного между виа Бибератика и базиликой Двенадцати Святых Апостолов Христа, он сразу понял бы, что для одной семьи смерть понтифика обернулась настоящим бедствием. Концом эпохи.
Антонио и Одоардо Колонна из ветви Дженаццано получили немало привилегий, земель и владений, пока их дядя Од-доне руководил Святым престолом. Теперь же братья сидели в одной из множества парадных комнат своего палаццо, растерянно смотрели друг на друга и не знали, что делать дальше. Антонио, старшего из них, казалось, охватила покорность року. Он рассеянно поигрывал кинжалом, то и дело проверяя остроту лезвия, будто собирался проткнуть грудь невидимого врага.