В восемнадцать Кара впервые приняла участие в Королевской регате, и с тех пор только и грезила о Винди Глоуб. В двадцать три она перевернулась на Кубке Америки, но смогла выплыть, несмотря на сломанную руку. Правда, пришлось пробыть в воде пару часов, пока её не подобрал другой люггер. Об этом Шарлотта узнала от Кары, когда та заявилась на порог родительского дома на три дня раньше срока, с рукой на перевязи и потухшими глазами. Страховка покрывала стоимость кредита за яхту, но новый ей не выдали: доверие было подорвано.
А потом заболел Генри. И дочь-пацанка осталась в родном городе, ухаживать за отцом. Денег на лекарства не хватало, Кара устроилась работать в Музей Регаты экскурсоводом, а по выходным вела занятия с детьми в яхт-клубе.
Мужа Шарлотты не стало год назад. На похоронах отца Кара не плакала. Она сжала губы, прямо как сейчас, и с кладбища поехала в гавань. Там взяла старую лодку, на которой училась ходить под парусом в школьные годы, и ушла в море. Вернулась только через три дня, голодная и злая. Хотя как вернулась – катер береговой охраны привёл на буксире. Кара отделалась штрафом в двести долларов и тремя месяцами исправительных работ, лишилась места в яхт-клубе. В музее её, конечно, оставили, мало кто так болел сейчас морем, как она.
– Ну, не смотри на меня так. Идём, нас ждут.
Доктор Кларк, лысеющий толстяк с широкой улыбкой, жестом пригласил их присесть, а сам, заняв место за столом, вмиг посерьёзнел.
– Буду краток. Мне не нравится…
– Вы мне тоже! – Кара перебила врача. – Мам, я же говорила, этот извращенец доплачивает фельдшерам, и они рассказывают про пациентов.
– Кара, тише!
– Ничего страшного, – доктор улыбнулся. – Вот это мне и не нравится. Вспышки раздражительности, слабость в ногах после тёплой ванны.
– Это был душ! – Кара почти кричала.
– Потеря чувствительности. Скажите, давно вы не получаете удовольствия от секса?
– Доктор Кларк! – Шарлотта вскочила и встала между врачом и дочерью. – Что вы себе позволяете?
– Я же говорила, извращенец. – Кара, сузив глаза, посмотрела на врача.
Доктор Кларк выдержал этот взгляд.
– Ну же, Кара, давно? Тот случай со шлюпкой, ты ведь не специально выбросила вёсла? Я просмотрел твою карту: там есть осмотр судового врача с фрегата «Монреаль», да и фельдшер неотложки составил подробный отчёт.
– Кара? – Миссис Берг посмотрела на дочь, словно не узнавая её. – Ты скрывала это от меня?
– Мама – это мелочи. Просто слабость в мышцах.
– Кара, у тебя предположительно рассеянный склероз. – Доктор Кларк замолчал. – После МРТ и пункции я буду знать наверняка.
Выдох.
***
– Гастон, ко мне! – Голос миссис Берг разнёсся по заднему двору.
Гастон, матёрый шоколадный ньюф, развалившийся в тени навеса, даже не поднял головы. Только мотнул хвостом, словно отсемафорил: мол, слышу, хозяйка, и что?
– Вот ведь тварь блохастая. – Шарлотта ругнулась, она терпеть не могла собак.
Зверя, чёрного лабрадора, ей выдали в клинике: он был обученным псом-поводырём для неврологических больных. С его вездесущностью и суетливостью она мирилась – Зверь помогал справляться с болезнью Кары. Поначалу было тяжело привыкнуть к вечному детству в одном месте у взрослого, местами седого кобеля. Но потом Шарлотта благодарила его неуёмность и энергичность: она спасала от грустных мыслей.
Гастон же был псом Генри. Пока муж был жив, ньюф как-то ещё шевелился: радостно бегал по заднему двору, играя с мячом; плавал в заливе, пока Генри и Кара катались на лодке. После смерти хозяина он всё время лежал на заднем дворе, поднимаясь только чтобы поесть да справить нужду. Единственное, что ещё прерывало собачью тоску, это прогулки с Карой. Дочь уже не ходила, но Дерек, брат Генри, соорудил тележку, и пёс, чьи предки таскали сети из моря, с легкостью катил её в гавань и обратно. Вот и сейчас Шарлотта решила, что Каре захочется посмотреть на море. Оно её успокаивало.