Я так и не услышал звучание ее голоса, если говорить, как принято среди добрых людей и как пишут в добрых старых книгах.
Когда Фрида, бонна, открыла передо мной дверь в столовую, я увидел — сразу же и первой — Эллен. Она с серьезным видом наливала великолепному Хайнриху жирный суп с макаронами, используя классические движения официанта.
— Это он! Это он! Он вернулся, этот призрак! — пропел Хайнрих на мотив какой-то песенки.
Эллен указала мне на стул рядом с собой и наполнила тарелку золотистым супом.
Ничего не изменилось.
Мы говорили не о исчезновениях, не о женщинах, а об акциях Люфтганзы и о блестящей афере с синтетической шерстью, партию которой заказали англичане, и к фирме-производителю которой имел серьезное отношение Хайнрих.
Макароны с приличной долей перца, сопровождаемые большим количеством вина и весьма сносным немецким шампанским, быстро разогрели мне кровь, пробудив во мне страстное желание быстрее пережить ночь и проснуться, когда через приоткрытую дверь ко мне скользнет пеньюар с болгарской вышивкой и появится посеребренная солнцем селедка.
С момента моего пробуждения в темноте я ожидал, когда вокруг меня проснутся все остальные.
Электрические шары на улице погасли с первыми лучами зари, кисть которой коснулась фасадов. Фрида, громко зевая, гремела на кухне посудой. Дружелюбный аромат кофе долетел до меня симпатичной волной. Широкая ладонь Хайнриха звонким шлепком встретилась с обнаженной рукой Фриды. После этого наступила тишина и в ее сумрачных волнах я угадывал торопливые ласки, финал которых был отмечен веселым уходом удовлетворенного мужчины.
Эллен! Я ждал Эллен!
Она дала знать о себе отдаленным журчанием воды в ванной комнате и весенним ароматом ее любимых духов.
Потом я услышал, как она мурлычет американскую песенку, в которой звучит ностальгия по прерии и ее бесконечным горизонтам.
А вот и она! Дверь в мою спальню бесшумно отворилась, и на постель опустился поднос с легким позвякиванием тонкого фарфора.
— Эллен, — пробормотал я, — скажи мне, скажи скорее, что было с тобой? Как ты смогла спастись из черных вод озера?
Она посмотрела на светлое окно, и на его фоне я различал только тонкий темный силуэт.
— Небо… — начал я очередную фразу.
Ее плечи затряслись в беззвучном смехе.
— Ты смеешься, — недовольно буркнул я, — но я с каждым часом переживал очередную смерть…
Теперь я услышал ее смех, странный, наполненный непонятной мне болью, оцарапавшей мое сердце.
— Эллен! — воскликнул я с тревогой.
Ее силуэт медленно повернулся, словно она находилась на поворачивающемся под ней круге, начавшем свое тяжелое механическое вращение. У меня возникло ощущение какой-то неизбежной катастрофы, необходимости немедленного бегства, хотя при этом сохранялось понимание, что за открывшейся передо мной дверью находится какая-то жуткая тайна.
Все произошло совершенно неожиданно.
Я увидел лицо Эллен. Я успел увидеть и непонятную улыбку на лице с закрытыми глазами; потом она приблизилась к постели, склонилась надо мной и открыла глаза.
Боже! О, властелин мира вещей! Куда исчезли серые глаза Эллен? Ее веки открыли жуткие ночные зрачки с вспышками фосфорного огня.
Маска!.. Глаза мужчины в маске мрака…
Попятившись, она приблизилась к двери — так двигалось безымянное существо в салоне парохода — его взгляд проклятого обжигал мне лицо.
В заполненной сумерками прихожей ее силуэт превратился в нечто чудовищное — я видел это той страшной ночью на пароходе…
— Вы не можете потерять меня! Наш договор подписан!
Я услышал шуршание сминаемого пергамента.
Я не покинул Берлин.
Я продолжал что-то искать в нем, не представляя, что именно я ищу. Несколько раз я возвращался на Мендельсонштрассе, пытаясь убедить себя, что тот утренний час относился к числу ночных кошмаров.
Но, каждый раз, перед тем, как оставить тротуар на противоположной стороне улицы, я поднимал взгляд на окно апартаментов Эллен. И сразу же на окне быстро сдвигалась штора и меня начинали буравить жуткие двойные светлячки.
Однажды вечером на Фрёбельштрассе, одной из беднейших улиц мира, когда я проходил мимо очереди бедолаг, ожидавших убежища на ночь в городском приюте, я неожиданно расхохотался.