Плотный дым морской махорки густым облаком вился вокруг керосиновой лампы, неподвижно застывшей в карданном подвесе.
В каюте сама собой возникла приятная, дружелюбная атмосфера; после нескольких порций поддержавшего мои силы пунша я даже начал улыбаться, вспоминая небылицы, которые недавно мне рассказал Желлевин.
Уолкер отлил себе добрую порцию пунша в термос и, прихватив большой фонарь, отправился нести вахту, пожелав нам всем доброй ночи.
Мои стенные часы медленно пробили девять.
Довольно заметная качка судна сообщила нам, что на море началось волнение.
— У нас поднято не слишком много парусов, — сказал Желлевин.
Я молча кивнул в ответ.
Монотонно рокотал басок Тюрнипа, обращавшегося к Стивенсу; слушая собеседника, тот не забывал дробить один за другим бисквиты своими мощными челюстями.
Когда я, опустошив в очередной раз свой стакан, протянул его Фриару Тукку, чтобы тот снова его наполнил, меня поразил растерянный взгляд Тукка. Вздрогнув, он схватил за руку Желлевина, вцепившись в нее изо всех сил; казалось, оба моряка напряженно прислушиваются к чему-то, происходящему снаружи.
— Что это вы… — начал я.
В этот миг над нашими головами разразились страшные проклятия; затем послышались сначала топот босых ног, потом ужасный крик.
Охваченные ужасом, мы уставились друг на друга. Где-то вдали над морем прозвучал пронзительный вопль, нечто вроде тирольской рулады.
Вскочив разом, как один человек, мы ринулись на палубу, толкаясь в темноте.
Снаружи, однако, все было спокойно; ветер ровно шумел в парусах, возле штурвала ярким пламенем горел фонарь, освещавший приземистый силуэт стоявшего на палубе термоса. Но за штурвалом никого не было!
— Уолкер! Уолкер! — в испуге закричали мы.
Откуда-то издалека, с самого горизонта, затянутого, словно ватой, ночным туманом, к нам долетела вместо ответа загадочная тирольская мелодия.
Великая безмолвная ночь навсегда поглотила нашего несчастного Уолкера.
За трагической ночью последовала зловещая заря, фиолетовая, словно быстрый закат в тропической саванне.
Отупевшие от заполненной ужасом бессонницы, матросы молча смотрели на крутую волну. Бушприт судна яростно клевал клочья пены с гребней.
В нашем квадратном фоке появилась большая дыра, и Стивенс открыл люк отсека трюма, в котором хранились запасные паруса.
Фриар Тукк достал инструмент и приготовился к починке рваного паруса.
Все движения людей казались инстинктивными, автоматическими и нервными. Время от времени я подправлял небольшими движениями штурвала наш курс, бормоча про себя:
— Зачем все это? Ах, зачем все это…
Тюрнип забрался на большую мачту, хотя я и не отдавал ему такого приказания. Я машинально следил за ним, пока он не добрался до реи, после чего паруса скрыли его от наших взглядов.
Неожиданно мы услышали его свирепый вопль:
— Скорей ко мне! На мачте кто-то есть!
Послышался фантастический шум воздушной схватки, затем крик агонизирующего существа. Подобно тому, как над кромкой скалы в воздух взлетали тела морских разбойников из Росса, чье-то тело быстро пронизало воздух и рухнуло в волны довольно далеко от судна.
— Проклятие! — прорычал Желлевин, кидаясь к мачте вместе с Фриаром Тукком.
Мы со Стивенсом бросились к нашей единственной шлюпке, но едва могучие руки фламандца спустили ее на воду, как изумление и ужас заставили нас оцепенеть на месте. Что-то серое и блестящее, какая-то стекловидная масса, неотчетливо различимая в волнах, внезапно обволокла шлюпку, неудержимо потянув ее вниз. Неизвестная сила резко наклонила шхуну на левый борт… Потом натянувшаяся цепь лопнула, клокочущая вода захлестнула палубу и водопадом обрушилась в открытый трюм.
Через мгновение на поверхности моря не было видно никаких следов нашей небольшой спасательной лодки. Лодку поглотила бездна.
Желлевин и Фриар Тукк медленно спустились с мачты.
Они никого не увидели на ее верхушке.
Едва ступив на палубу, Желлевин схватил тряпку и принялся судорожно вытирать руки — все снасти наверху были выпачканы еще теплой кровью.
Надтреснутым голосом я прочитал молитву за упокой матросской души, беспорядочно перемежая святые слова с богохульственными проклятиями в адрес океана и его тайн.
Было уже довольно поздно, когда мы с Желлевином поднялись на палубу, решив провести ночь вместе за штурвалом.
Кажется, через какое-то время наступил момент, когда я разразился громкими рыданиями, а мой товарищ ласково похлопывал меня по плечу. Потом я несколько успокоился и даже разжег свою трубку.