Дверь нараспашку: замки у нас не водятся, жуликов нет. Землянка врыта в откос. Рядом — антенна с перекладиной, похожая по ночам на крест ку-клукс-клана. В тамбуре валяются рваные сапоги, телогрейка с торчащими клочьями ваты, посудина из-под шампанского — раздобыл Темка, узнав, что будет прибавление семейства. Вот-вот будет у него прибавление семейства. М-да, веселая жизня.
Комнатуха невелика, но кажется просторной оттого, что пуста. Складной столик, два таких же стула, койка и стеллажик с книгами — что еще нужно человеку для нормального существования? Живем легко и просто: не приходится думать о ремонте, о том, кому натирать паркет, нет нужды елозить тряпкой по всяким лакированным сервантам, гладить зеркала тампоном, смоченным в нашатыре, шуровать пылесосом. У нас вся уборка — опорожнить консервную банку, заменяющую пепельницу. Да раз в две недели пройтись голичком по щелястому полу, согнать мусор в щель. Да отдать в стирку тете Лиде простыни. Вот и все бытовые заботы.
Вытряхиваю за окно — подметет ветер! — полкило жеваных окурков, отлепляю от спины трикотажную «бобочку», снимаю спортивные, на штрипках, штаны, кидаю к двери босоножки, валюсь на кровать.
День был с утра как день: проснулся в шесть; не вставая, перечеркнул в календаре вчерашнюю дату, прикинул: осталось сорок восемь суток, начать и кончить. Умылся известным способом «изо рта». Позавтракал, не страдая отсутствием аппетита, похвалил тетю Лиду — в порядке профилактического подхалимажа — за высокое кулинарное искусство. Походя обругал еще не успевшего провиниться Мушука — рыжего щенка — тоже из соображений профилактики. Вкатил устный выговор Платошке-реечнику, известному недотепе. Сбрил, поскольку оставалось несколько минут, рыжую щетину новеньким «Харьковом», подарком Майки. Пошел на планерку, даже не подозревая, какой фитиль нам поднесут.
И планерка шла, как водится, и закончилась, чем положено, и я бы удалился, если б не приказ Перелыгина задержаться, если бы не этот разговор...
Да и разговора, собственно, почти не было. Перелыгин бережет время и слова, он известен деловитостью и при внешней медлительности — умением держать ритм, недаром его прозвали Дип, что одновременно означает и его инициалы, и сокращение популярного в свои годы лозунга «Догнать и перегнать», и соответствующую марку скоростного токарного станка...
Дип вытащил из папки листок, протянул мне, и, пока Перелыгин давал кому-то дрозда по телефону, я прочитал радиограмму и раз, и два, и три,
«ГРЭ Мушук, Перелыгину.
На основании приказа главка нр 621 дробь 16 от 19 августа проведение зимних камеральных работ литологической партией осуществлять впредь непосредственно в районе расположения вашей экспедиции с соответствующим увеличением фонда зарплаты для начисления полевой надбавки. Копия приказа выслана почтой. Получение радируйте. Управляющий трестом Батыев. Нр 953».
Я прочитал — и раз, и два, и три — эти обыкновенные слова...
«Суши сухарики, готовься загорать!»
«Девочки, да что ж это?»
«Значит, зимуем? Кричали женщины «ура»...
«И в воздух молотки бросали!»
«По-моему, хамство».
«Иначе: связь науки с производством».
«Держись, геолог, крепись, геолог, ты ветру и морозу брат»...
«А у меня очередь на квартиру подходит».
«Подумаешь. Интересно, как сегодня сыграл «Спартак», а?»
«Между прочим, правильный приказ».
«Да здравствует здоровый оптимизм...»
«А мама у меня — ста-аренькая, девочки...»
Все это я услышал в те минуты — а может, секунды, или часы — пока Перелыгин давал кому-то внушительного телефонного дрозда. Затем я услыхал:
— Понятно? Или надо разъяснять?
— Понятно, Дмитрий Ильич, — ответил я. — Что ж тут... Как говорится, с воодушевлением встретил маленький, но сплоченный коллектив радостную весть.
— Трепло ты, — сказал Перелыгин. — А кошки заскребли?
— Может, и не совсем трепло, — я уклонился от главного ответа.
— Вот что, — сказал Дип, — митинговать, конечно, не обязательно. А поговорить с ребятами надо. Может, мне заглянуть вечерком? Как думаешь?
— Отрицательно думаю, — сказал я. — Не обижайтесь, Дмитрий Ильич. Сами разберемся. В тесном семейном кругу.
— Погодите минуту, — сказал Перелыгин: в дверь просовывалась то одна, то другая голова. — Говорю — погодите, не видите, занят. Ладно, — он повернулся ко мне. — Подозреваю: умудритесь нарушить по этому случаю сухой закон.
— Умудримся, — честно сказал я.
— Понятно, — сказал Перелыгин. — И я бы выпил на вашем месте.
— Я пойду? — спросил я.
— Дисциплинированный стал, — отметил Перелыгин. — С чего бы?