Люди расступились. Толкая перед собой тележку, вперёд вышла зеленщица Клодина. Несколько женщин одна за другой последовали за ней. У некоторых на руках были дети. Мальчики постарше тоже выходили из толпы и становились рядом с женщинами. Поперёк улицы образовалась живая, движущаяся баррикада.
По приказу офицера солдаты подняли ружья и застыли, держа их наперевес.
Настороженную тишину нарушало только поскрипывание тележки. Маленький Клод безмолвно переводил взгляд с красных штанов военных на сверкающие штыки ружей.
Офицер крикнул снова:
— Разойдитесь! Или я прикажу стрелять!
Клодина продолжала молча продвигаться, пока
тележка не подкатилась вплотную к солдатам. Они
с изумлением глядели на зеленщицу, на маленького Клода и невольно отступили, когда он протянул к ним пучок редиски, зажатый в кулак.
— Солдаты! — крикнула Клодина. — Вы не будете стрелять в нас! Вы — наши братья.
Один за другим солдаты начали опускать ружья. К тем из них, кто ещё колебался, бросились женщины:
— Вы идёте против народа! Да ведь вы сами такие же, как и мы, дети народа! Стыдитесь! Вы служите предателям Франции!
Вдруг со стороны Люксембургской улицы послышались звуки французского национального гимна «Марсельеза». Его исполнял военный оркестр.
В толпе раздались восторженные возгласы:
— Наши идут! Национальные гвардейцы идут!
Боевой марш вооружённых рабочих ободрил
всех. Женщины и мальчики бросились к пушкам и начали резать постромки.
Солдаты вконец растерялись перед такой атакой. Они стояли, опустив ружья.
— Вы что? Отступать перед этими оборванцами? — крикнул офицер, угрожая револьвером.
— Мы — с ними! — дружно ответили солдаты и повернули ружья прикладами вверх.
Двое бросились к офицеру, обезоружили и арестовали его.
Ликование охватило всех. Казалось, солнце вдруг засветило ярче, небо стало синее, воздух прозрачнее.
— Да здравствует Коммуна!
Кто первый крикнул эти слова? Трудно было сказать: они выражали заветные желания каждого. Снова и снова повторялись они в весеннем воздухе.
Уже давно народ хотел сбросить правительство капиталистов и помещиков и выбрать свою, рабочую
— Солдаты! — крикнула Клодина. — Вы не будете стрелять
в нас!
власть — правительство Коммуны. Рабочая Коммуна даст всем равные права; плоды земли — тем, кто её возделывает; фабрики и заводы — тем, кто на них работает.
Теперь этот желанный час настал.
— Долой министров-изменников! Да здравствует Коммуна!
Солдаты братались с народом. Женщины торжествовали.
Кто-то крикнул:
— Слава парижским женщинам! Слава зеленщице Клодине!
Клодину подхватили на руки, подняли высоко вверх.
Испугавшись, маленький Клод испустил неистовый крик, который сразу отрезвил ликующую толпу. Плач ребёнка среди радостных возгласов как бы напоминал, что борьба ещё не окончена.
Послышались голоса:
— На Монмартр! На Монмартр!
И все дружно двинулись к высотам Монмартра»
Тележку, на которой среди зелени сидел снова повеселевший Клод, выкатили вперёд, и Клодина шагала, отчеканивая слова боевой песни:
Я — Марианна! Марианну Все в мире знают — друг и враг.
Я веселиться не устану,
Заломлен красный мой колпак!
Толпа подхватила припев:
Иди же, Марианна,
И будет враг разбит.
Буди — уже не рано —
Того, кто спит!
…Священник Франсуа по своей привычке бесшумно подкрался к классу и вырос на пороге немного раньше начала урока.
Все сразу притихли и, вскочив, как один, застыли на месте, удерживая дыхание.
Воспитатель взял лежавшую на кафедре линейку. Это было грозное предзнаменование. Кто из учеников не знал её назначения! Как часто опускалась она на головы виновных и невиновных!
Но, вопреки обыкновению, линейка на этот раз не взвилась в воздух. Отец Франсуа только крепко сжал её в руке и произнёс ласковым голосом:
— Садитесь, дети мои!
Мальчики встревожились. Лучше бы отец Франсуа по своей всегдашней манере закричал, выругался, затопал ногами. Этот сладенький голос — насильственно придушенный бас, — эта выхоленная рука, впившаяся в линейку, не предвещали ничего доброго.
Но вместо этого отец Франсуа поднял левую руку, и мальчики только теперь заметили, что вместе с молитвенником в ней был зажат листок бумаги.
— Дети мои! — повторил священник, всматриваясь в загоревшиеся любопытством глаза своих юных слушателей.
Взгляд его задержался на Поле. Мальчик замер в напряжении. Сердце забилось сильнее, дыхание участилось.
— Поль Роже, сын мой, подойди ко мне!
Поль приблизился и посмотрел в глаза священнику, стараясь угадать его намерения.
Отец Франсуа заговорил, растягивая слова:
— Радуйся, сын мой! Долго ждал ты вести с твоей родины. Вот она и пришла! — Священник помахал бумажкой, которую держал, и замолк, наслаждаясь смущением мальчика.
Прошло пять лет с тех пор, как Поль переселился в Париж. Но никогда он не забывал о родных эльзасских горах, о виноградниках на их склонах. Война нарушила связь Парижа с провинциями, и Поль уже восемь месяцев не получал весточки с родины,; которая перешла теперь к немцам. Мальчик не знал, что сталось с родителями и удастся ли когда с ними свидеться.
— Вот что пишет тебе священник Муше, — прервал наконец отец Франсуа томительное молчание: — «Отец твой Леон Роже, мать Луиза и сёстры Мари и Жанна — все в полном здравии. Пора и тебе вернуться домой. Родители твои стали теперь немецкими подданными, потому что Эльзас-Лотарингия отошла к Германии. Надо и тебе быть с ними вместе. Не должно яблоку далеко откатываться от яблони. Не медли и приезжай скорее. Такова воля господа бога!»
Поль был взволнован и возмущён до глубины души. Весь дрожа от негодования, он закричал:
— «Бога»… Так, значит, это бог велит мне стать изменником Франции?! Ни за что не перейду в немецкое подданство!
Священник побагровел от злости. Линейка, которую он не выпускал из рук, со свистом рассекла воздух. Но на этот раз она не опустилась на покорную голову ученика. Поль успел вырвать её из рук сурового воспитателя. Описав дугу, линейка задела молитвенник, и он упал на каменные плиты пола. Переплёт оторвался, и уныло задребезжало прикреплённое к нему серебряное распятие.
Все стояли в оцепенении. Замер от неожиданности и священник. Прошла минута, показавшаяся всем бесконечно долгой.
Наконец отец Франсуа опомнился. Он опустил-
ся на колени, подобрал молитвенник, распятие и переплёт.
— Безбожник! — закричал он, продолжая стоять на коленях. — Несчастный! На кого ты поднял руку! — произнёс он ещё суровее, встав на ноги. — Ты оскорбил святое имя господа бога и загубил свою душу. Тебе нет места среди чистых духом юношей!
И неожиданно священник выбежал из класса.
Все сразу зашумели, задвигались. Трудно было что-нибудь разобрать в беспорядочном шуме голосов. Каждый старался угадать, что теперь будет с их смелым товарищем.
Однако это продолжалось недолго. Отец Франсуа вернулся в класс не один. Его сопровождал молодой послушник Клеман.
Дети не любили Клемана. Он исполнял должность сторожа при церкви, следил за каждым шагом воспитанников и докладывал обо всём начальству.
— Отведи виновного в карцер! — приказал священник.
Понурив голову, направился Поль в подвальное помещение, куда запирали провинившихся школьников. Мальчик взглянул на своего конвоира, смерил его с головы до ног и мысленно прикинул, чем могла бы кончиться борьба с ним. Монах был нескладен на вид, но высок и плечист. Поль понял, что в прямой схватке ему несдобровать. Оставалось только повиноваться.
Было уже за полдень, когда Клодина во главе огромной толпы подошла к мэрии1 18-го округа2