— Всё так получилось. Спонтанно. Я не знаю… Даже не думал, не хотел, — сказал мужчина.
— Это все он, — вздохнула женщина.
— Кто?
— Беляш. Говорила мне мама: не ходи с незнакомыми мужиками в забегаловки. Они тебе на рупь требухи купят, а на червонец поимеют. Права была мама.
Оба одновременно повернулись друг к другу. И громко расхохотались.
Ну, точно беляш. Он!
Кабинет следователя. Четырнадцать суток после происшествия. Допрос Марии Николаевны Федоровой
На пороге стояла женщина. Очень симпатичная и слегка растерянная.
— Добрый день.
— Вы, простите, кто?
— Федорова. Я к следователю Ермакову по повестке, — протянула женщина серую бумажку.
— Проходите. Садитесь. Как к вам можно обращаться?
— Мария. Просто Мария.
Следователь улыбнулся.
— Хорошо, просто Мария. Надеюсь, вы догадываетесь, по какому поводу я вас пригласил?
— Да, конечно. Наверное, из-за Игоря. То есть я хотела сказать: Игоря Олеговича.
— Совершенно верно. Вы ведь с ним последнее время вместе проживали? Я ничего не путаю?
— Нет. Мы не скрывали наши отношения. Мы собирались пожениться, но как-то все откладывали. А теперь… Извините…
— Я понимаю, — сочувственно сказал следователь. — У меня к вам будет несколько вопросов. Вы готовы на них ответить?
— Я постараюсь.
— Когда вы видели потерпевшего, простите, Игоря Олеговича в последний раз? Перед тем как он…
— Утром. Он разбудил меня, приготовил завтрак. А потом попрощался и уехал. Как оказалось, навсегда.
— Вы не заметили в его поведении, в настроении какие-нибудь странности?
— Нет, он был обычным, как всегда.
— Но, может быть, какие-то намеки? Ведь буквально через несколько часов после вашего расставания он…
— Нет. Всё было, как всегда.
— Вы не хотите отвечать на мой вопрос? — спросил следователь.
— Я ответила на ваш вопрос. Больше мне добавить нечего.
Следователь нервно забарабанил пальцами по столу.
— В последние месяцы вы в поведении Игоря Олеговича не замечали никаких странностей? Может, он был задумчив, или, напротив, возбужден, или рассказывал о каких-то проблемах?
— Нет, — твердо ответила Мария. — Я ничего не замечала. Он не был задумчив и ничего мне не рассказывал!
— Странно, — заметил следователь. — Человек собрался умереть, согласитесь, это не рядовое событие, и при этом в его поведении вы не замечаете никаких изменений. Или вы просто не хотите мне ничего говорить?
Пристально глянул на Марию. Но та не отвела взгляд.
— Да, вы правы, я не хочу обсуждать с посторонними людьми наши с Игорем взаимоотношения, — сказала она. — Это… это слишком серьезно для меня. И слишком больно. Игоря уже не вернуть. Его нет. Так зачем копаться, зачем ворошить память?
— Я не посторонний, я следователь…
— Вы, в первую очередь, человек. И — мужчина. И должны понимать. Есть такая пословица — в доме повешенного не говорят о веревке. Я не хочу говорить о веревке. По крайней мере теперь. Извините.
В голосе Марии зазвучали напряженные нотки. Она готова была, она могла в любую минуту сорваться в истерику.
— Простите, — поторопился извиниться следователь, которому совершенно не улыбалось успокаивать и отпаивать валерианкой свидетельницу. — Если не теперь, позже, я могу пригласить вас?..
— Как хотите, — безразлично ответила Мария. — Я могу идти?
— Да, конечно, идите…
Эпизод двадцать четвертый. Пять месяцев и одиннадцать дней до происшествия
— Ты куда?
— На работу.
— Еда на столе. Десерт в холодильнике.
— Чего ты?
— Люблю смотреть, когда мужчины едят. Это так много говорит об их характере. Отец у меня ел не как ты — торопливо, быстро. И все равно что. Присядет, накидает и — побежал. Мать на него сильно обижалась — готовила, старалась. А ему все равно, что пирог с грибами, что картошка в мундире. И характер такой же — мимо всего бежал. Куда-то. Сам не знал куда…
— А я как ем? Какой у меня характер?
— Терпеливый, разумный. И ешь так же — пережевываешь тщательно. Как положено. Косточки вон аккуратно складываешь рядком. Другие кидают как попало.
— Это что, плохо?
— Это никак. Это зависит от того, среди кого ты окажешься и чему себя посвятишь. В какие руки попадешь. Ты не сам по себе, ты — с людьми.
— Уже попал. В твои.
— Мои руки никого не держат. Мои руки разомкнуты. Хочешь — улетай, хочешь — оставайся. Я никого не неволю. Зачем? Силком никого удержать нельзя, хоть даже ежовые рукавицы надень — только ребра пообдерешь, вырываясь.