23
Эмиль и Мелиса намеревались встретиться в Бостоне. Мелиса сказала Мозесу, что ей надо съездить на север и повидать свою тетю. Тетя жила во Флориде, но Мозес не стал расспрашивать.
Она и Эмиль летели на разных самолетах. Он прибыл на час позже ее и пришел к ней в номер, где они и провели весь день. Вечером они вышли погулять. Выло очень холодно, и, глядя на фасады и колокольни Копли-сквера, Мелиса расчувствовалась при мысли о том, что некогда Бостон мнил себя братом Флоренции, этого чудесного уголка цветов. Ветер жег Мелисе лицо. Эмиль остановился посмотреть кольцо в витрине ювелирного магазина. Это было мужское кольцо, крупный сапфир, оправленный в золото. Мелису кольцо не интересовало, но Эмиля оно словно притягивало. Она дрожала от холода, пока он любовался камнем.
— Интересно, сколько оно стоит. Зайду спросить.
— Не надо, Эмиль, — сказала она. — Я замерзла. И вообще, такие вещи всегда ужасно дорогие.
— Я только спрошу. Это не займет и минуты.
Мелиса ждала, укрывшись за дверью.
— Восемьсот долларов! — воскликнул Эмиль, выйдя из магазина. — Подумать только! Восемьсот долларов.
— Я же говорила тебе, что оно дорогое.
— Восемьсот долларов. Но ведь оно такое красивое, правда? И, думаю, его всегда можно продать, если понадобятся деньги. Я хочу сказать — на такие вещи цена постоянная, как ты думаешь? Это что-то вроде вложения капитала. Знаешь, будь у меня восемьсот долларов, я, пожалуй, купил бы такое кольцо. Точно, купил бы. Люди увидят его и всегда будут знать, что ты стоишь восемьсот долларов. Например, официанты. Или кто-нибудь в этом роде. Я хочу сказать, если ты носишь такое кольцо, тебя будут уважать.
Мелисе казалось, что Эмиль умышленно огрубляет характер их отношений и ставит ее в унизительное положение, вынуждая купить ему кольцо, но она ошибалась, такая мысль и в голову ему не приходила.
— Хочешь, чтобы я тебе купила это кольцо, Эмиль?
— Нет, нет, я об этом вовсе и не думал. Оно просто бросилось мне в глаза. Знаешь, бывает, что вещь просто бросается в глаза.
— Я куплю его тебе.
— Нет, нет, забудем об этом.
Они пообедали в ресторане и пошли в кино. Возвращаясь в гостиницу, Эмиль купил газету и читал ее, сидя в номере у Мелисы, пока та раздевалась и причесывалась на ночь.
— Я голоден, — вдруг сказал он. В его голосе звучало раздражение. Дома я перед сном всегда съедаю миску кукурузных хлопьев или бутерброд. Он встал, положил руки на живот и крикнул: — Я голоден. В этих ресторанах мне еды не хватает. Я еще расту. Мне нужно хорошенько поесть три раза в день, да и в промежутках чего-нибудь перехватывать.
— Ну так спустись в ресторан и поешь.
— Ладно.
— Тебе нужны деньги?
— Вроде бы.
— Вот, — сказала Мелиса, — вот немного, денег. Ступай вниз и поужинай.
Он ушел и не вернулся. В полночь Мелиса заперла дверь и легла спать. Утром она оделась, пошла в ювелирный магазин и купила приглянувшееся Эмилю кольцо.
— О, я вас помню, — сказал продавец. — Я видел вас вчера вечером. Вы стояли за дверью, когда ваш сын зашел в магазин спросить цену.
Удар был сокрушительный, и Мелисе показалось, что все видели, как она внутренне содрогнулась. Но, может быть, вчера ее просто старил зимний сумрак и тусклый уличный свет.
— Вы очень щедрая мать, — сказал продавец, принимая чек и вручая ей коробочку с покупкой.
Она позвонила Эмилю в номер и, когда он спустился в вестибюль, дала ему кольцо. Он обрадовался и стал ее благодарить, и она подумала, что это не корысть и не грубость, а всего лишь естественный отклик на древние знаки любви, на извечную власть над человеком драгоценных камней и изящных золотых изделий. День был туманный, самолеты не летали, и они вернулись поездом в разных вагонах.
Сидя у окна, Эмиль смотрел на мелькавший перед ним пейзаж. Где-то южнее Бостона поезд прошел мимо ряда пригородных домов. Все это были новые дома, и, хотя архитекторы и садовники внесли тут и там некоторое разнообразие, дома эти производили очень монотонное впечатление. Эмиля заинтересовало, что в центре недавно выстроенного поселка возвышалась огромная безобразная и унылая гранитная скала, формой похожая на буханку хлеба. Дороги пришлось прокладывать в обход ее, что потребовало немалых затрат. Ее склоны были слишком круты, чтобы удержать фундамент дома. В своей полной бесполезности эта круча казалась торжествующе упрямой и своенравной. Из всего пейзажа она одна не поддалась перемене. Ее нельзя было взорвать. В ней нельзя было устроить карьеры и вывезти ее по частям. Она была бесполезна и непобедима. Несколько парней его возраста взбирались по крутому склону, и Эмиль подумал, что это, вероятно, их последнее убежище.