Они поймали такси и поехали в «Арагви». Аксенов молчал, и Рогов не торопил его, понимая, что человек не то чтобы обескуражен, а просто ему надо подумать. Народу в ресторане было немного, они выбрали столик в углу, заказали шашлык и водку, и Рогов удивился, что Аксенов заказал водку — немолодой человек, уже переболевший несколько лет назад инфарктом, он даже на приемах не пил ничего, кроме минеральной воды. Аксенов налил водки ему и себе и, подняв рюмку, коротко сказал:
— За будущий завод и будущего директора.
— Вот как! — усмехнулся Рогов.
— А вы что думали? В шестьдесят три года сызнова жить не начинают, Георгий Петрович. Это все равно что жениться на двадцатилетней.
Он глядел на Рогова в упор, словно ожидая возражений или уговоров, вроде — ну что вы, зачем уж так, вы еще горы свернуть можете. А Рогов сидел и, не спеша выпить, думал, что Аксенов, конечно, прав. Тут даже не надо самому быть инженером, чтобы представить себе, что предстоит сделать, да еще в такие жесткие сроки. Годами завод выпускал воздуходувки, насосы, вентиляторы — и вдруг газовые турбины! Конечно, это было не совсем вдруг, разговоры об этом шли и раньше, из главка приезжали не раз и не два, собирали необходимую документацию, и все равно правительственное решение оказалось неожиданным. Но, подумалось Рогову, для директора вопрос об уходе был решен давно, просто Аксенов ждал именно этого дня, и сейчас эта поездка в ресторан и эта рюмка водки для него как первое прощание. Рогову стало грустно. Он давно знал Аксенова, знал и любил.
— За вас, — сказал он, поднимая свою рюмку. — В конце концов ничто не делается на пустом месте.
Аксенов согласно кивнул, но пить не стал. Он все еще думал о чем-то, или вспоминал тот разговор в главке, или хотел что-то договорить и сейчас решал, стоит ему договаривать или не стоит.
— Вы ни о чем не хотите спросить меня? — наконец сказал он. — Или обком не будет интересовать мое мнение о будущем директоре?
Рогов протянул руку и положил ее на руку Аксенова.
— Мы же с вами не на обкоме, Кирилл Степанович, — сказал он. — Кроме того, что-то уж больно грустный разговор.
— Мне не до танцев, — усмехнулся Аксенов.
— А я вам и не предлагаю плясать. Просто я думаю, что это разговор преждевременный.
— Преждевременный? — удивленно поднял брови-кустики Аксенов. — Вы считаете, что для меня это разговор преждевременный? Для меня он главный! В чьи руки попадет завод…
— У нас остывает шашлык, между прочим.
Ему надо было как-то увести эту беседу в сторону. Он наперед знал, чью фамилию назовет Аксенов, и знал, что согласится с ним, а когда будет секретариат, сам выдвинет эту кандидатуру, и еще знал, что секретари, а потом и бюро обкома, а потом и министерство согласятся. Но сейчас ему не хотелось говорить об этом. Слишком паршиво было на душе, и Аксенов все-таки был еще директором, да просто бестактно было бы продолжать такой разговор. Аксенов понимающе улыбнулся, впрочем, улыбка была печальной.
— Бросьте, Георгий Петрович! Что мы, действительно, ходим вокруг да около, будто со вчерашнего дня знакомы. Силин? Никого другого я, грешным делом, не вижу.
Фамилия была названа. Владимир Силин был главным инженером на том же заводе, и, конечно, сменить Аксенова мог только он. Но Рогов промолчал и сейчас. Все это действовало на него угнетающе, будто на поминках. Только тогда, когда Аксенов, наконец-то выговорившись, залпом выпил свою рюмку, он сказал:
— А вы, оказывается, давно это решили? Почему же промолчали сегодня в главке?
Аксенов торопливо ел, морщился и поэтому ответил не сразу:
— Вы этого еще не поймете, Георгий Петрович. Вам до меня лет пятнадцать, наверно?
Итак, он перечитывал очерк о Владимире Силине — директоре ЗГТ, и это воспоминание об «Арагви» и неприятном ему разговоре было коротким. Журналистка рассказывала о том, как на заводе началось строительство огромного механосборочного корпуса; как трудно было с кадрами; как новый директор чуть ли не ночевал на заводе и как, наконец, пустили первый механический участок… Рогов подумал: не стоило бы так расписывать одного человека. Работали все. Да, конечно, Силин сделал много, очень много, но это уж слишком:
«Здесь на всем лежит печать его таланта, его умения сплотить людей, того мастерства руководителя, которому не учат ни в одном институте и которое появляется с годами, с опытом, с точным знанием производства. Такой талант сродни таланту дирижера, который единым взмахом руки…»
Рогов усмехнулся. Талант! Любим бросаться словами. Володька просто умный работяга, настоящий работяга, и это слово не коробило Рогова — наоборот, он любил его и любил, если оно подходило к тем людям, с которыми его каждодневно сводили дела. Оно устраивало его куда больше, чем «талант», от которого отдавало чем-то ходульным и льстивым одновременно, и даже не очень понятным: та-лант — от господа бога, что ли? Нечто необъяснимое? Двадцать шесть лет на заводе, пришел сразу после войны — вот вам, дорогая Е. Воронина, и весь талант! Надо будет при случае сказать редактору, чтобы его журналисты были поаккуратнее со словами.