«Кто ты? Почему ты мне приказываешь?»
— Я твой царь и владыка, чудовище ты скудоумное! Забыл?!
«Лжешь. Мой хранитель не ты», — коротко ответил Лес. И снова замолчал, опять надолго.
Яр не знал, что делать, чтобы самому не сойти с ума. В отчаянии даже собрался пожар учинить, но Тишка за ним пристально следил и не позволил начать весь кошмар заново.
— Ксаарз! — подошел к нему Сильван, строго нахмурил брови. — Пожалуйста, подумай о старших своих детях — второй раз тебя потерять им будет еще больнее. Так что возьми себя в руки и не нервируй всех своим мельтешением, черт тебя возьми! Все и так устали, пока старались нас с тобой вытащить. Лучше вспомни, сколько времени тебе самому понадобилось, когда ты только заключил контракт? Как долго ты осваивался с новым положением, пока не взял верх над Лесом и не заставил его себе подчиниться?
Яр растерянно заморгал. Он понятия не имел!
— Всю весну! — вспомнила вместо него Лукерья. — Он не приходил к нам с бабушкой почти три месяца! А после полнолуния явился и точно так же хлопал глазами, не понимая, как мы за него переживали! Гадали, куда он пропал — то ли медведю в пасть угодил, то ли в полынью, то ли в капкан охотникам.
— Прости, — вздохнул Яр, оглянувшись на бывшую жену.
— Причем Лес с тобой-то вступил в союз добровольно, без угроз и принуждения, так ведь? — заметил Сильван. — Теперь подумай, сколько времени нужно Драгомиру, чтобы заменить тебя? Чтобы всё исправить и привести в порядок? Сколько всего мы с тобой вдвоем натворили в умопомрачении? Ладно ты, но чтобы такой чернокнижник, как я, бушевал в сердце природных стихий — это же уму непостижимо! Не удивляюсь, что у Леса память отшибло после такого. Удивительно, что это странное существо вообще сохранило способность мыслить разумно.
— Мда, — снова тяжко вздохнул Яр, признавая несомненную правоту друга.
Эпилог. Мир
Лодка мягко ткнулась носом в береговую отмель. Мужчина выпрыгнул первым, подтащил лодку выше, привязал веревкой к нижней ветке выворотня, свисающего над водой, но пока еще крепко держащегося корнями за откос обрыва. Следом из лодки выскочили два мальчишки-ровесника, оба вихрастые, светлые, но по лицам судить — точно не братья. Даже выражение глаз слишком разное: у одного любопытный взгляд, легкий, у другого по-взрослому тяжелый, цепкий.
— Васька, корзину возьми, — скомандовал Богдан Шмель.
— Агась! — звонко отозвался сын.
— Не ори! — оборвал отец. — Имей уважение — мы пришли в гости, в вотчину лесного государя. В гостях ты неужто орешь, как оглашенный, и скачешь подстреленным зайцем?
— Агась! — хохотнул Василий Богданович и зайцем брызнул вверх по крутой тропинке, даже корзинка с походным обедом на троих не умерила обычной для пострела скорости.
— Всеволод Рогволодович, точно думаешь здесь грибы собирать? — в который раз с сомнением спросил Богдан у своего подопечного.
Княжич решительно кивнул:
— Тут, я сказал. Сивый разрешил, чего тебе еще надо, дядька Шмель? Царского указа?
— Не помешало бы, — хмыкнул Богдан. Помог мальчишке забраться на крутизну, чуть не забыл в лодке еще две корзины — пустые, для грибов.
А наверху уж Васька заждался: всю опушку обегал, встретил отца и приятеля счастливый-довольный — уже набрал полкорзины лисичек да в руке держал два огромных мухомора.
— Вот себе на обед и возьми, — съязвил Всеволод.
— Неа, тебе зажарю — вкуснотища! — парировал со смехом Василий. Мухоморы всё-таки не выбросил, завернул в тряпицу и спрятал на дно корзины, объяснив отцу: — Дядька Красимир просил для настойки какой-то, жуть полезной.
— Ну, раз просил, лекарю, конечно, виднее, — пожал плечами Шмель.
Они углубились в лес. Сперва то была светлая березовая роща, потом всё чаще стали появляться дубы, тут и там ельники.
Когда дошли до Камышиного озера, устроили привал, отобедали захваченными из дома пирогами и собранными здесь же ягодами — сахарной поздней земляникой, ранней кисленькой брусникой, ароматной ежевикой. Потом отец и сын двинулись по тропинке вкруг Камышиного направо, к другому озеру, Комарову, известному своими грибными местечками. Всеволод же отговорился, что задержится всего на минутку, вскоре их догонит — в кустики только сбегает, якобы после ягод живот прихватило. А сам пустую корзинку бросил — припустил по другой тропинке, что обводила озеро слева и вела в сторону Дубравного дворца.
Спустя час с лишним, услышав издалека встревоженное ауканье, Всеволод специально промолчал и спрятался, чтобы Шмель со Шмеленком его не нашли, не заметили и домой не увели.
— Почти выследили ведь, следопыты, — фыркнул княжич.
Дядька Богдан ни за что бы по-доброму не позволил ему остаться в Дубраве на ночь. Для этого Всеволод и придумал прихоть отправиться за грибами. А нужно было сюда попасть именно сегодня — в новолуние. Дядька Томил проболтался недавно, что именно в такие темные ночи человеку легче всего встретиться с лесной нежитью. Этого княжич и добивался — увидеться с сыном проклятого лесного царя. Он даже оружие припас, чтобы с ним сразиться и свершить правую месть за погубленного отца, по которому сорок дней аккурат в конце недели справлять будут всем городом. Княжич достал из-за пазухи отцовский кинжал, обоюдоострый, в красивых ножнах — Рогволод носил его у пояса, восседая на пирах, принимая высоких гостей. Всеволод давно его стащил и хранил под периной, дважды бегал тайком к сыну кузнеца и просил хорошенько заточить, за что честно расплачивался полным карманом леденцов, самых вкусных, сбереженных из собственных запасов. Иначе кузнецов сын долг ему не простил бы, и мало дал бы в лоб своим кулачищем, так еще ославил бы на весь мир. Или растрезвонил бы о храброй затее всем подряд. Что было бы, если б слух дошел до матери! Страшно представить. И ладно бы выпорола за нехристианскую мысль о мести, так заперла бы до зимы, запретила бы нянькам-дядькам его выпускать из хором. А зимой что? День короток, поди добеги по льду через речку! Нет, по льду оно конечно удобнее, чем на лодке с гребцом, можно одному сбегать, не врать провожатым. Но зимой лес спит! А значит и нежить не докричишься, смысл тогда из дома сбегать? С кем сражаться-то? Вот был бы Всеволод кузнецовым сыном — ему б тогда и оружие не понадобилось, эдаким кулачищем бы любого беса один ударом свалил бы с копыт…
Такие мысли клубком ворочались в голове княжича, пока он в одиночестве бродил на границе Дубравы и пугался каждого подозрительного шороха. Он не ведал, что людям проход в заповедные места был закрыт, и бродил он который час кругами. Подходил к Камышиному озеру с разных боков, а воображал, будто перемахнул мимо цели и дошел аж до Калинового, от которого до Матушки рукой подать. После разворачивался назад, брел до реки — и дивился, что это Матушка оказалась точь-в-точь, как Сестрица.
Так и выписывал круги-зигзаги до самого заката, пока ноги держали. Потом плюхнулся на траву и разревелся: понял, что один человек, тем более сопляк — ничто против Леса и его обитателей.
— Драгомир, сын Яра! Я тебя ненавижу-у!.. — выл он, не пряча слезы, ибо никого вокруг не было, ни единой живой души, а значит и стыдиться не перед кем.
Признавать свою слабость было до смерти обидно, хоть прям сейчас кидайся с обрыва и топись. Вот только есть очень хотелось, а на пустой желудок как смерть принять? Недостойно это — умирать, а думать при этом о еде. Ведь не подзаборный нищий, а сын княжеский!..
Солнце почти село за горизонт. Красноватые пятна последних лучей вызолотили верхушки деревьев, а внизу уже разливались сиреневые тени с розоватыми отсветами. Высоко над головой лениво переругивались птицы, готовясь к ночи. По веткам сновали белки, иногда неосторожно роняя с березок желуди. Над ухом жужжал вышедший на прокорм комар. Но княжич всё ревел и ревел, выпуская накопившееся в сердце горе слезами. Причем на самом деле он, если подумать, никогда не был близок с отцом, нередко получал от него затрещины и тычки, долго не сходившие синяки и шишки. Но ведь отец есть отец, другого у него не будет!
Он всхлипнул, потер глаза, еще немножко повыл, шмыгнул носом. И оглянулся на послышавшееся шуршание, ожидая увидеть ёжика в палой листве. Да так и замер, разинув рот, охваченный жутью.