Выбрать главу

- Нет, Элуа, конечно, не заслужил!

- Спасибо, Доминик... Мы воображаем, будто хорошо знаем своих детей... изо всех сил стараемся подавать им хороший пример, а потом в один прекрасный день обнаруживаем, что пригрели на груди змею!

Метафора произвела на всех сильное впечатление. А упомянутая змея упорно не поднимала глаз от пола.

- Только я думал, что смогу на старости лет спокойно отдохнуть - и вдруг моя жизнь летит к черту! А все из-за этого бандита, из-за этого негодяя! Ну, скажи, чудовище, где тебе вбили в голову такую мерзость? Может, в полку?

И тут, к величайшему ужасу этих мужчин и женщин, воспитанных в глубоком почтении к старшим, Бруно осмелился оскорбить отца:

- Я научился этому здесь!

Элуа хотел броситься на сына, но Шивр успел вовремя его удержать.

- Успокойся, коллега... успокойся... а то как бы тебе не натворить бед!

- Отпусти меня, Адольф! Я должен его прикончить! Этого требует моя честь! Он смеет говорить, негодяй, будто здесь...

- Да, именно так! Видя, что мои родители вечно сидят в тюрьме, что вы большую часть жизни проводите за решеткой, я решил избрать другой образ жизни. Потому как, хоть вы и разглагольствуете о свободе, на самом деле любой дворник свободнее вас! А я хочу, чтобы мои дети не стыдились своего отца! И в полицию иду, чтобы бороться с мужчинами и женщинами вроде вас, поскольку именно вы делаете несчастными собственных малышей! С самого рождения они обречены стать преступниками!

Доло пришлось помочь Шивру удерживать Элуа, а тот продолжал бесноваться:

- Отпустите меня, я его сейчас убью!

Фонтан Богач повернулся к Бруно.

- Ты нас оскорбляешь, мальчик... Сейчас я в вашем доме и потому не стану отвечать, но больше не желаю тебя видеть... С этой минуты ты для меня не существуешь.

- А если я замечу, что ты по-прежнему вертишься около моей дочери, будешь иметь дело со мной, легаш недоделанный! - добавила Перрин.

- А я-то думала... ты... меня... любишь... - рыдая, пробормотала Пэмпренетта.

- Как раз из любви к тебе, моя Пэмпренетта, я хочу стать порядочным человеком!

- Попробуй только сказать еще хоть слово этому выродку, Памела, и я собственными руками расшибу тебе голову! - снова вмешалась мадам Адоль.

Друзьям наконец удалось утихомирить Элуа, и он пообещал не трогать сына. Маспи лишь подошел к возмутителю спокойствия.

- Встать!

Бруно выполнил приказ.

- Ты не только обесчестил меня, равно как свою мать, брата, сестер и моих родителей, но еще и оскорбил моих друзей, моих давних испытанных коллег... Неужто у тебя ни к кому и ни к чему не осталось уважения, Бруно? Или ты прогнил до мозга костей? Но раз ты не боишься живых, может, хоть перед мертвыми станет стыдно?

Элуа схватил сына за плечо и в благоговейном молчании всех присутствующих подвел к висевшим на стене фотографиям.

- Вот твой прапрадед, Грасьен Маспи. Он умер на каторге в Тулоне... А вот это - его сын Модест. Он совершил ошибку, прикончив жандарма... слишком горячая кровь... и бедняга окончил дни свои на эшафоте... А это Оноре, мой дед... пятнадцать лет провел в Гвиане*, а его жена Николетта - двенадцать в тюрьме Экс-ан-Прованса... Вот твоя бабушка, мать Селестины, Прюданс Казаве... Она умерла в больнице тюрьмы Шав...

______________

* Во Французскую Гвиану ссылали каторжников. - Примеч. перев.

Элуа торжественно перечислял имена и сроки заключения тех, чьи фотографии украшали стену гостиной. Так Руи Гомес в знаменитой сцене рассказывал дону Карлосу о великих свершениях предков*.

______________

* Ш.Эксбрайя имеет в виду сцену из драмы Ф.Шиллера "Дон-Карлос". Примеч. перев.

- ...Твой дядя Пласид, мой родной брат... Насколько его знаю, услышав о твоем поведении, Пласид вполне способен устроить в Нимском централе голодовку, а ему сидеть там еще пять лет. Мой кузен Рафаэль Ано - в общей сложности провел в тюрьме двадцать пять лет, а потом еще отправился в ссылку... Максим Казаве, брат твоей матери и, стало быть, твой дядя... сейчас он в Бометт...

Элуа вдруг резко повернулся к сыну:

- А теперь посмей сказать мне в глаза, что ты собираешься предать всех, кого сейчас нет с нами!

- Просто я не желаю идти по их стопам и вечно чувствовать себя загнанной крысой! Может, вы и сумели уверовать, будто истинная свобода - в тюрьме, а по-моему, вы просто несчастные люди! Вы обманываете сами себя и слишком трусливы, чтобы открыто это признать! Да любой нищий счастливее вас! За всю жизнь вы не знали ни минуты покоя! Вы обкрадывали других и теперь бессовестно пользуетесь чужим добром, но каждую минуту дрожите, боясь услышать на лестнице своего дома шаги полицейских! Да-да, жалкие вы люди, и больше ничего...

Элуа Маспи, побледнев как полотно, указал сыну на дверь:

- Уходи! Ты мне больше не сын! Я отрекаюсь от тебя!

- Это вполне отвечает моим желаниям.

- Я проклинаю тебя!

- Ты? Когда человек живет вне закона, все его проклятия не стоят и ломаного гроша.

Бруно обнял мать.

- Мама, я тебя очень люблю... но был слишком несчастен, когда еще малышом почти не видел тебя... Поэтому я и не хочу следовать вашему примеру...

- Я запрещаю тебе целовать мать! - заорал Маспи.

Не обращая внимания на отцовские крики, парень долго прижимал Селестину к груди. Потом он подошел к Эстель, но та демонстративно повернулась спиной, а маленький Илэр показал брату язык. Зато Фелиси взяла Бруно за руку и коснулась ее губами. Он нагнулся к младшей сестренке.

- Тебя я тоже спасу... - шепнул он.

Бруно хотел попрощаться и с дедом, но старик плюнул ему под ноги, а бабушка Адель, впервые в жизни рискнув ослушаться мужа, крепко обняла внука и чуть слышно сказала на ухо:

- Я тоже иногда думала, как ты...

Уже уходя, молодой человек обернулся:

- Пэмпренетта... я всегда буду тебя любить... потому что полюбил с детства... И, верь мне, я еще вернусь за тобой!

После ухода Бруно гости стали прощаться один за другим. Никто из них не мог найти подходящих слов утешения. И снова общее мнение выразил Фонтан Богач:

- Элуа, мы по-прежнему доверяем тебе... Ты ни в чем не виноват... Дети - все равно что дыни, пока не разрежешь, невозможно узнать, что внутри...

- Спасибо, Доминик... благодарю тебя от всего сердца... Но пока я и сам толком не соображу, что за напасть на меня вдруг свалилась... У меня был сын, на которого я возлагал надежды и думал, что он станет мне опорой в будущем, а вместо этого в доме оказался полицейский, и он оскорбил нас всех! Нет, это уж слишком... Я не могу вынести такого несчастья...

И, вне себя от стыда, великий Элуа Маспи, склонив голову на плечо своего друга Фонтана Богача, заплакал. Остальные тактично удалились. Доминик по-братски похлопывал по голове давнего спутника и коллегу.

- Да ну же, Элуа! Возьми себя в руки! Какой смысл портить себе кровь?

- Да никакого, сам знаю, но все-таки кто бы мог подумать, что Бруно, которым я так гордился, станет позором нашей семьи?

ГЛАВА II

Вечером 22 мая 1963 года исполнилось ровно три года с тех пор, как Бруно Маспи покинул отчий дом. За все это время он ни разу не давал о себе знать. Лишь по слухам, которых ждали с большим нетерпением, хотя ради фамильной чести делали вид, будто все это их не касается, Маспи знали, что это чудовище Бруно бодро продвигается по служебной лестнице. И, таким образом, позор Элуа и всего семейства не только не исчез из памяти, но, похоже, со временем достигнет невероятных размеров, ибо Бруно, судя по началу его карьеры, запросто может стать шефом всех полицейских Франции. От одной мысли о подобной перспективе его отца прошиб холодный пот. И Элуа клялся себе, что, коли такой кошмар произойдет при его жизни, он наложит на себя руки и таким образом смоет позорное пятно с имени Маспи. Воображение южанина мгновенно превращало предположение в неотвратимую реальность, и Элуа, оплакивая свою безвременную кончину, ронял крупные слезы, а Селестина терзалась, глядя на страдания мужа.