Этноним «семейские» появился не сразу. Еще в 1823 году Алексей Mapтос, сын известного скульптора, путешествуя по Забайкалью, в своей книге «Письма о Восточной Сибири» отметил: «Старообрядцы пришли сюда семьями, водворены семьями и поэтому сохранили досель имя семейных». Даже через полвека после поселения за Байкалом их продолжают называть «семейными» в отличие от ссыльных одиночек. У самих семейских также сохранилось мнение, что происхождение их названия связано со словом «семья». «Семьями наших предков пригнали сюда — говорят старики, — ребятишек маленьких в берестяных люльках везли…». О том, что их пригнали в ссылку семьями, подтверждают архивные материалы, обнаруженные автором этих строк в Центральном государственном архиве Бурятской АССР. Они опубликованы в книге «Семейские».
Впервые это название мы встречаем в записках и письмах декабристов А.Е. Розена и Н.А. Бестужева и др. Можно предположить, что именно ко времени перехода декабристов в 1830 году через села старообрядцев за последними закрепилось название «семейские». Подобного же мнения придерживался один из лучших бытописателей забайкальских староверов и крупный специалист по славянской этнографии П.А. Ровинский. Он писал: «Это была первая партия переселенцев, явившихся в Сибирь большою массой, целыми семьями, с полным хозяйством. Тогда как прежде селились вольные промышленные люди, солдаты, казаки и беглые барские люди большею частию бессемейные. Вот и назывались эти переселенцы семейскими».
Профессор А. М. Селищев сделал попытку дать иное толкование происхождению названия «семейские». Он предполагал, что «…оно может указывать на местопроисхождение носителей этого имени из местности, имевшей отношение к реке Семи (Сейму), притоку реки Десны». Попытка связать этноним «семейские» с каким-либо географическим названием не нашла поддержки у советских ученых.
Надо полагать, что от общерусского прилагательного «семейные» было образовано или использовано уже готовое местное слово «семейские», ибо в окрестностях Москвы встречается прилагательное «семейский» вместо «семейный». Но еще ранее, в конце XVII столетия, какая-то группа «семейщиков» была встречена в Западной Сибири. Об этом сообщает крупнейший историк-сибиревед С.В. Бахрушин (Соч., т.3, ч. II). Такова сложная история происхождения этнонима «семейские». Под этим звучным названием проживает в Забайкалье очень крепкая физически и духовно, обладающая поразительным трудолюбием, по-славянски хлебосольная и красивая группа русского населения Сибири.
В некоторых исторических, религиеведческих трудах нередко встретишь весьма уродливое представление о староверах как об особенно отсталых, невежественных людях, фанатиках, отгородившихся от внешнего мира стеной недоверия, предрассудков и суеверий, живущих чуть ли не по «волчьим законам», для которых убить человека — ничего не значит. Такое превратное, невежественное представление о нескольких миллионах трудолюбивых трезвых русских людей, создаваемое и насаждаемое некоторыми специалистами по старообрядчеству, не только неверное, лживое, но, возможно, даже сознательно искаженное от чрезмерного усердия.
Попробуем во всем этом разобраться. Откуда что проистекает?
Староверие — явление очень сложное. Его основные два ствола — поповщина и беспоповщина — имеют весьма разветвленную крону. Десятки толков, согласий ответвились от них. Каждый со своими идеологическими установками и стереотипом поведения. Поэтому, естественно, о старообрядчестве не может быть однозначного мнения. Но основная задача ученых — освещать истинное положение вещей, искать истину, а не искажать ее.
Консерватизм и патриархальщина староверов объясняются не только отсталостью и невежеством (и это не вина, а беда их). Невежество и патриархальщина насаждались, поддерживались столпами общества как в самих старообрядческих общинах, так и в официальном порядке царской и церковной администрацией. Староверы были гонимой группой населения в царской России. Их объявляли вне закона и лишали гражданских прав. Их преследовали как лютых противников официального православия и властей. Об их сугубой изоляции, закоснелости, консерватизме и фанатизме пишут все, кому не лень: историки и этнографы, фольклористы и литературоведы, критики и писатели. И как не поверит в это рядовой читатель? Многие пишут о староверах, не осмысливая глубоко истории их жизни и быта в прошлом, не изучая причин поведения в настоящем. Ложное представление о них оставим на совести кабинетных ученых, для которых кержацкий быт находится за семью замками. Вот почему они и пишут об «озлобленном мире староверов, лишенных нравственности», об их агрессивности и духовном оскудении и даже об их «звериной жестокости и трусости…» Получается, что у староверов все нехорошо. Куда ни кинь, всюду клин… Ничего человеческого не осталось у этой значительной части русского народа… Почитаешь такое — и хоть волком вой. Но жизнь мудрее, сложнее ученых и неученых измышлений.
Особой замкнутости староверческих общин в России не могло быть, исключая небольшие группы последователей некоторых толков. Староверы вступали в контакты и заводили тесные хозяйственные, бытовые и даже семейные связи с коренным населением тех мест, где они вынуждены были обрести пристанище. Это наблюдалось в Карелии, на Урале, в Западной Сибири и Забайкалье. В конце XIX века 375 бурят по официальной переписи состояли в старообрядчестве.
Общеизвестно, что быт — самый консервативный элемент в жизни любого народа или этнографической группы. Старообрядцы были приверженцами многих древних русских, народных культурно-бытовых явлений, характерных для допетровской Руси. Они сохранили старую веру, обряды и обычаи, традиционное мировоззрение, крутые нравы, завещанную предками одежду, песни и предания, которые, по их понятиям, были исконно национальными, отражающими истинно народный дух.
Но быт людей является продуктом соответствующего экономического состояния общества, а с изменением социально-экономических условий изменяется и быт. Жизнь в староверческом обществе развивалась, не минуя общественные законы. А.И. Клибанов и другие ученые доказали, что там, где были сильны старообрядческие центры, там быстрее росли торгово-промышленные предприятия и развивался капитализм. Крупнейшими капиталистами России были староверы: С.И. Морозов, К.Т. Солдатенков, Н.И. Бугров, О.А. Овсянников, А.И. Гучков, П.П. Рябушинский и др. Жизнь старообрядческих общин в Забайкалье свидетельствовала отнюдь не об отсталом их существовании.
Возникает вопрос: что же означал призыв староверов (или завет) жить, как наши предки жили? Это положение обычно оценивают как лозунг защиты старины. Но какой старины? Отсталой, забитой, темной, дикой, обреченной или вольной, обеспеченной, свободной от помещичьего ига? Защищать старину — это не значит отстаивать все старое, косное, отжившее. А в понимании крестьянина второй половины XVII — начала XVIII века этот лозунг означал возможный возврат утраченной личной свободы и возвращение былой земельной собственности. «Отсюда, — считает академик Л. В. Черепнин, — апелляция к «старине» как естественным состоянию и положению крестьянства, нарушенным и нарушаемым светскими и духовными феодалами». К тому же «старина», в защиту и под знаменем которой выступали крестьяне-староверы, в ее социально-экономическом значении, и являлась «земным ядром» религиозных построений старообрядчества». (А.И. Клибанов. Сектантство в прошлом и настоящем. М., 1973, с. 52). Этот же автор высказывает и вторую правильную мысль. Он считает: «Не приверженность букве и догматизму, как нередко характеризуется старообрядчество, а психологические и идеологические начала народного сознания и культуры — вот что отстаивали старообрядцы в своей борьбе с «никонианами» — церковными носителями и апологетами крепостничества». (Там же, стр. 52.) Такая «старина» была двигателем вперед, а не назад.