174
двадцать один год, только в прошлом году он женился. Его совсем юная жена металась возле него с новорожденной дочерью на руках.
Вечером, накануне атаки, Кадзума совершил омовение, побрил темя, зажег курительные палочки, пожалованные еще самим Тадатоси. На гладко-белое кимоно приладил белые тасуки, голову обвязал белой материей. К плечам прикрепил квадраты из бумаги со срезанными уголками — эмблему своего отряда. Сбоку пристегнул меч работы Масамори, размером в два сяку четыре суна пять бу. Меч был прислан ему в память о погибшем при Амагасаки предке Симамура Такамаса. Пристегнул и второй меч работы Канэмицу, полученный им самим за первую боевую кампанию. Конь стоял у ворот. Кадзума взял копье и вышел в сад, там надел сандалии, завязал их мужским узлом, концы же завязок отрезал ножом и выбросил.
С тыла к усадьбе Абэ был направлен Таками Гонъэмон, потомок Вады Тадзиманоками, уроженца Вады в провинции Омино. Прежде Таками носил фамилию Вада. Сначала он служил при Гамоне Катахидэ, а в правление Вады Сёгоро перешел на службу в дом Хосокавы. Сёгоро прославился в битвах при Гифу и Сэкигахаре, сражался под водительством Ёитиро Тадатаки, старшего брата Тадатоси. В пятом году Кэйтё Тадатака под натиском Цумамаэды бежал в Осаку, за что от него отвернулся даже собственный отец. Тадатака принял постриг и отправился странствовать, дошел до горы Коя и до Киото. В ту пору Сансай пригласил его в Кокуру, дал фамилию Таками, сделал начальником стражи и пожаловал поместье в пятьсот коку.
Гонъэмон был сыном Сёгоро. Отличился при подавлении Симабарского восстания, но однажды ослушался приказа и был немедленно уволен. По прошествии некоторого времени вернулся на родину, получил должность командира отряда.
Собираясь в атаку, Гонъэмон надел черное шелковое кимоно с гербами, взял меч работы Бидзэна Осафунэ, хранившийся в амбаре, и крестообразное копье. При Такэноути
175
Кадзуме оруженосцем состоял Токусима Унъэмон; у Таками Гонъэмона был свой оруженосец. Два или три года назад этот оруженосец как-то заснул летним днем в служебном помещении. В это время вернулся с дежурства его напарник, человек, равный с ним по рангу. Сбросил с себя одежду, схватил бадейку и направился было к колодцу зачерпнуть воды, как вдруг приметил спящего и недовольно проворчал:
— Я стоял на посту, а ты тут дрых, не мог даже воды запасти. — Он пнул ногой подушку. Оруженосец вскочил.
— Если бы я не уснул, я принес бы воды. Зачем же пинать подушку? Этого я тебе не спущу! — И единым взмахом меча зарубил своего напарника. Наступил ему на грудь, подождал, пока тот испустит дух, и пошел к Отоне доложить о случившемся.
— Хотел покончить с собой, не сходя с места, но потом решил все-таки поставить вас в известность, — сообщил оруженосец и обнажил живот с намерением вспороть его.
Отона остановил его и отправился доложить Гонъэмону. Гонъэмон, только что вернувшийся из самурайского собрания, не стал даже переодеваться и в чем был поспешил доложить о происшедшем самому Тадатоси.
— Он прав, и незачем ему делать харакири, — сказал Тадатоси. С тех пор оруженосец верой и правдой служил Гонъэмону. Ему были пожалованы малый лук, колчан со стрелами, и он неотлучно состоял при своем господине.
Двадцать первый день четвертого месяца девятнадцатого года Канъэй выдался малооблачным, благоприятным для жатвы. Отряд, которым командовал Такэноути Кадзума, подошел на рассвете к усадьбе Ямадзаки, где скрывалось семейство Абэ, и приготовился к штурму главных ворот. Из усадьбы всю ночь напролет доносился барабанный бой, теперь же стало так тихо, будто дом опустел.
Ворота были на запоре. Над оградой возвышались кусты пахучего нериума, подернутые паутиной; в ней словно жемчужины мерцали капли ночной росы. Невесть откуда взметнулась ласточка и стремительно скрылась за оградой.
176
Кадзума сошел с коня, оглядел позиции и приказал:
— Открыть ворота!
Два самурая низшего ранга перелезли через ограду. По другую сторону ворот никого не оказалось, и они беспрепятственно отодвинули засов.
Услышав, что люди Кадзумы отворили ворота, Цукамото Матаситиро повалил бамбуковую изгородь — веревочные переплетения он перерезал еще накануне — и вступил в усадьбу. Прежде он бывал здесь почти ежедневно и потому знал каждый уголок. Держа копье наперевес, он стремительно вошел в кухню. Вход в гостиную оказался на запоре, члены семейства Абэ расположились с таким расчетом, чтобы поодиночке убивать всех нападающих. Ягохэй, тоже с копьем наперевес, вошел в кухню проверить, не пробрался ли кто туда, и увидел Матаситиро. Они подошли друг к другу так близко, что соприкоснулись копьями.