– Зачем ему ходить в театр? – подумал я, – когда он доставляет ему так мало удовольствия: лучше бы ему, бедному старику, истратить шиллинг на кабриолет.
Вскоре к уединенному углу, где сидел капитан, подошли какие-то щегольски одетые мужчины и разряженные дамы. Он вышел из терпенья, вскочил и скрылся. Я тоже вышел и стал у двери с тем, чтобы подстеречь его. Он сошел вниз; я спрятался в тени: он, простоявши на месте минуту или две, как бы в недоумении, смело вошел в буфет или залу.
С тех пор как я вышел оттуда, буфет наполнился народом, а я, теперь, проскользнул незамеченный. Странно и смешно, но, вместе, и трогательно было видеть старого солдата в кругу этой веселой толпы. Он ростом своим отличался от всех, подобно Герою Омирову; он был головою выше самых рослых, и наружность его была так замечательна, что сейчас же обратила на себя внимание прекрасного пола. Я, в простоте моей, думал, что только врожденная нежность этого любезного и проницательного пола, так легко умеющего подстеречь душевную скорбь и всегда готового ее утешить, заставила трех дам в шелковых платьях и из которых на одной была шляпа с пером, а на двух других множество локонов, отойти от кружка джентльменов, с ними разговаривавших, и стать перед дядей. Я пробежал сквозь толпу, чтобы послушать, что там происходило.
– Вы верно кого-нибудь ищете, – сказала одна из них, ударяя его по руке опахалом.
Капитан вздрогнул.
– Вы не ошиблись – отвечал он.
– Не могу ли я заменить то, чего вы ищете? – перебила другая.
– Вы слишком добры, покорно вас благодарю: но этого нельзя, – сказал Капитан, с самым учтивым поклоном.
– Выпейте стакан нигаса,[6] – сказала третья, когда её приятельница уступила ей место. – Вы, кажется, устали; я – тоже. Пройдемте сюда. – И она схватила его за руку с тем, чтобы подвести к столу. Капитан грустно покачал головой, а потом, как бы внезапно поняв какого рода было внимание, ему оказываемое, взглянул на прелестных Армид с таким укором, с таким нежным состраданием (не отнимая своей руки, по свойственному ему рыцарскому чувству к женскому полу, распространявшемуся и на его отвержениц), что и самые смелые глаза опустились. Рука робко и невольно вырвалась из-под его руки, и дядя пошел своей дорогой.
Он пробился через толпу и вышел в наружные двери, между тем как я, угадав его намерение, уже ждал его выхода на улице.
– Слава Богу, подумал я, – теперь домой! – И опять я ошибся! Дядя сперва отправился в тот притон черни, который – я ныне узнал – называется: «Тени,» но он скоро вышел оттуда и постучался в дверь какого-то дома, в одной из улиц Сент-Джемского предместья. Дверь сейчас же отворилась осторожно, и лишь только он вошел, ее заперли, оставив меня на улице. Какой мог быть это дом! Покуда я стоял и высматривал местность, к дому подошли другие лица, повторился тихий удар, дверь опять осторожно отворилась: и все таинственно входили.
Мимо меня несколько раз прошел полицейский.
– Не поддавайтесь искушению, молодой человек, – сказал он, внимательно вглядываясь в меня; – послушайтесь моего совета: ступайте домой!
– Что же это за дом? – спросил я, содрогаясь от зловещего предостережения.
– Вы знаете.
– Право нет: я еще недавно в Лондоне.
– Это ад, – отвечал полицейский, заключивший из моего откровенного обхождения, что я говорю правду.
– Господи! что же это такое? Я вас верно не расслышал.
– Ад, ад, т. е. игорный дом!
– А!.. И я пошел далее. Неужели Капитан Роланд, строгий, бережливый, бедный, неужели он игрок? Внезапный свет озарил меня: несчастный отец, без сомнения, искал своего сына! Я прижимался к столбу и сделал страшное усилие, чтоб не зарыдать.
Через несколько минут дверь отворилась, Капитан вышел и отправился по направлению к дому. Я побежал вперед и пришел прежде его, к невыразимому удовольствию отца и матери, которые не видали меня с самого завтрака и которых равно тревожило мое отсутствие. Охотно решился я выслушать их выговор. Я сказал, что глазея зашел слишком далеко и сбился с дороги. Я спросил поужинать и бросился в постель; через пять минут Капитан, неровными шагами, медленно взбирался по лестнице.
Часть пятая.