В полутемном коридоре Данилку толкали пробегавшие мимо молоденькие офицеры с озабоченными лицами. Важно прошагал полковник, отвечая на приветствия кивком головы. На секунду Данилка представил себе, что бы произошло, если бы кто-нибудь из этих людей узнал, кто он и для чего сюда пришел. Он старался держаться у стены, соображая, как лучше поступить, чтобы не вызвать подозрений и не слишком обращать на себя внимание. До него доносились обрывки разговоров о каком-то доме, который нужно было освободить для прибывающих в город войск. Данилка задержался около офицеров, Озабоченно обсуждавших эту тему. Очевидно, владелец дома, купец, противился реквизиции. Вдруг Данилка услышал за спиной чей-то голос:
— Эй, сапог, тебе что здесь нужно?
Обернувшись, он увидел маленького, верткого человечка, с темными сверлящими глазками, с темной щеточкой усов под длинном, свисающим носом.
— В армию хочу. Доброволец, ваше благородие.
— Небось дома жрать нечего, добровольна от голодухи сбежал, так?
Данилка промолчал, спокойно глядя в темные глазки офицера, и, когда тот, повернувшись на каблуках, ушел, в сердцах рванул дверь, перед которой стоял. Уже войдя в комнату, подумал: «Э, была не была!»
За столом, прямо перед Данилкой, сидел, согнувшись над бумагами, тучный офицер. Он поднял голову, недоуменно осмотрел вошедшего и, сняв пенсне, недовольно спросил;
— Тебе что здесь нужно?
Выслушав объяснения, вздохнул и, снова сгорбившись над столом, ворчливо бросил:
— Дурак. Работать мешаешь. Пошел вон.
Данилка, пятясь задом и кланяясь, вывалился из комнаты.
Еще некоторое время он толкался по коридорам, ловя обрывки фраз, прислушиваясь к разговорам и словоохотливо объясняя всем, кто его спрашивал, для чего он пришел сюда.
Наконец он очутился в комнате, где высокий худой офицер с маленькой головкой на длинной шее, не глядя на него, быстро спросил:
— Ты кто?
— Я-то? — спросил Данилка.
— Отвечай, не тяни.
— Карпушин. Степан Карпушин.
Офицер почесал ногтем мизинца за ухом:
— А как ты попал сюда?
В голосе офицера Данилке послышалась угроза.
— Из деревни, пешком пришел, — глухо ответил он.
Расставшись с Данилкой, Отец направился к своему односельчанину Федору Пискунову, по прозвищу Пискля. Жил Пискля недалеко от базара в деревянной лачуге, занимался извозным промыслом. У него обычно останавливался Отец, приезжая из деревни в город.
В маленькой комнатушке было тесно, спать гостю приходилось на полу, зато базар рядом — удобно. Да и любил Отец поговорить с Писклей, вспомнить прошлое. В давние годы они вместе мыкали горе в деревне, потом вместе ушли на заработки, работали на строительстве железной дороги. Отец, поругавшись с десятником, запускавшим руку в карман рабочих, вернулся домой. А Пискля еще долго скитался по строительствам, накопил деньжонок, купил лошадь. Хотелось ему завести извозный промысел, разбогатеть. Но вот уже поседела борода у Пискли, а владеет он пока одним худосочным мерином да громоздкой неприглядной пролеткой на непомерно больших колесах. Отец, издавна не сочувствовавший стремлению Пискли выйти в люди, что на языке его друга означало разбогатеть, подшучивал над ним:
— Эх ты, Илья-пророк. На такой колеснице, как у тебя, далеко не уедешь. Разве это колесница? Это же похоронные дроги.
Пискля не обижался:
— Ничего, я тебя еще на «дутиках» прокачу.
«Дутики» — пролетка на дутых шинах — издавна была его заветной мечтой.
В то время, когда Отец входил во двор, Пискля запрягал своего Воронка. Сегодня он задержался с выездом. Всю ночь его гоняла по городу кутившая компания, вернулся он домой лишь под утро, не выспался да к тому же мало получил от кутивших офицеров «на чай». Пискля был не в духе, но, увидев Отца, радостно улыбнулся, шагнул ему навстречу:
— Ба-а! Сам Пономарь пожаловал. Сколько лет, сколько зим!
Фамилия Отца была Пономарев. Отсюда и прозвище, полученное им еще в детстве.
— Непрошеный гость хуже татарина, так, что ли, Федя? — спросил Отец.
— Что ты, что ты! Ну, здорово, Пономарчик!
Подолом рубахи Пискля вытер губы. Две
седые бороды прилипли друг к другу.
— Здорово, здорово, Пискунчик, — отвечал Отец. — Ну, как живешь? Все на своих дрогах возишь?
— Вожу. Что ж делать? А ты как?
— Да плохо. Лошаденку-то мою — ау, солдаты забрали. Вот пришлось в город ехать. Хочу поискать да похлопотать, чтоб вернули.