– Мы не на войне, – медленно проговорила Паула с ответной улыбкой. – Это просто лианы и деревья.
Ури отдал честь:
– Я – солдат-дровосек.
Улыбка Паулы чуть поблекла.
Если мы намерены что-то выращивать, лианы необходимо остановить, но для этого нам требовалось нечто гармонирующее с окружающей средой.
– Природа уравновешивает, – сказал я. – Что-то должно служить природным ограничителем снежных лиан. Надо это выяснить – и позволить окружающей среде самой о себе позаботиться. Ури, пошли.
Паула посмотрела на меня с благодарностью.
Два участка зарослей, восточный и западный, разделял широкий луг, на котором мы поселились, и с обоих краев они ограничивались лесом. Руководствуясь системой геонавигации и вооружившись мачете, мы с Ури ломились через лес в северном направлении, потея в перчатках и толстых рубашках – защите от колючек, жукоящериц, шипастых нелетающих птиц и стрекал кораллов. Каждый удар мачете пускал сок со своим особым запахом.
Ури с силой ударил по ядовитому сумаховому папоротнику.
– Надо найти что-то вроде бомбы, – сказал он.
– Надо найти нечто еще более мощное, но не оружие. Нечто природное.
Он приостановился.
– Думаешь, найдем?
– Верь природе. То, что контролирует снежную лиану, должно быть как минимум не менее сильным, чем она.
Первый найденный нами участок снежной лианы стоял в лесу, словно остров диаметром два метра: облако белых плетей вокруг кроны осины. Они выгибались над нашими головами, словно тянущиеся в лес щупальца. Одно из них обернулось вокруг пальмы, заваливая ее, а второе стиснуло материнскую почку. Пальма умирала.
– Вот работа для солдата-дровосека, – сказал я.
Он картинно поприветствовал лиану:
– Встретимся в бою.
Спутниковая съемка показала еще одну заросль: большую и расщепленную по центру, словно глаз ящерицы. В миниатюре она походила на заросли вокруг нашего луга.
На одной стороне прореха в зарослях вела, словно дверь, на луг внутри них. Над входом лианы выгибались навстречу друг другу и сцеплялись. Шипы вонзались в другие лианы, сок капал на землю. Один из отростков зажимал излохмаченный кусок другой лианы в спиральной хватке.
Ури воззрился на него:
– Растение очень странное.
Я понял с первого взгляда:
– Два растения, восточное и западное.
– Два солдата, – поправил он меня и расхохотался, довольный своей шуткой.
Я засмеяться не смог.
Внутри обнаружились кустики травы, завалившиеся и подгнившие, как пшеница у нас на поле. Я ботинком отодвинул склизкие останки, открыв гниющий росток осины, принадлежавший какой-то из сторон.
– Возможно, это и есть главная мишень корневой гнили.
Он всмотрелся в росток, а потом обвел взглядом заросли по обе стороны от нас и медленно улыбнулся.
– Жизнь снова понятная. Мы на поле боя, сражение ведут два комнатных растения.
В какой-то мере он был прав. На Земле растения всегда борются друг с другом. Часто бой бывает смертным.
– Да, это битва, – сказал я, – но за выживание. Это не просто солдаты. И учти, насколько велик наш луг – какая идет борьба за выживание.
Я осматривался в поисках какого-то признака силы, противодействующей снежным лианам, но ничего не увидел.
Вонь привлекла наше внимание к комку зеленого дерна – на самом деле раздувшемуся трупику фиппокота. На лианах одной из сторон висели спелые плоды.
– Могу спорить, что они ядовитые, – сказал я.
– Зачем убивать котика? Ты сказал, они удобряют землю в зарослях.
– Трупы могут дать больше удобрения. Или можно прекратить поступление навоза противнику.
– Растения не настолько умные.
– Они приспосабливаются, – сказал я. – Эволюционируют.
В университете мы шутили, что растения проявляют жестокость в отношении насекомых, заставляя переносить пыльцу или семена, но насекомые мелкие. На Мире снежные лианы были громадными. Рядом с ними люди и фиппокоты оказались насекомыми, объектами жестокого обращения. Я толкнул мертвого фиппокота носком ботинка. Он был чем-то закреплен на почве. Я ткнул в трупик острием мачете, задержав дыхание от вони. Толстый корень высунулся из его живота и зарылся в землю. Что-то приподнимало кусок меха.
Я вскрыл беднягу. Внутри проросло семя снежной лианы. Мне вспомнились могилы тех трех женщин. Западная лиана использовала их, как фиппокотов, чтобы перенести свои семена, а трупы послужили удобрением. Я срубил росток, поднимающийся из фиппокота. Я узнал все, что требовалось. Понял, что мы такое.
Я огляделся, ища Ури. Держа мачете, как саблю, он подошел к одной из стен зарослей и медленно двигался вдоль нее. Он подбрасывал ногами опавшие листья и гниющую траву. Разлетались листья и прутья… и, возможно, кости. Под подстилкой корни снежной лианы лежали, словно ползущие змеи, вытягиваясь и обвиваясь друг вокруг друга.