Сильные перегрузки оказались не по плечу Юрию Гатия-тову, и он, уже влюбленный в истребительную авиацию, вынужден был перейти на транспортные самолеты. Прощаясь, он читал мне свои стихи.
Ничего не сказано, ни о чем не спрошено,
Лишь вздохнем украдкой и опять молчим,
А тропинки теплые мягкою порошею,
Свахою-черемухой стелются в ночи...
Сердце растревожено — вновь разлука долгая.
Посажу березоньку — ты должна сберечь,
Пусть она, нарядная, памятью над Волгою Будет самой лучшею наших редких встреч...
Небо есть небо. Оно приносит свои радости, закаляет человека, учит его быть решительным и осторожным. Оно дарит счастливые минуты полета, но оно же приносит горькие воспоминания о судьбах тех, кто больше никогда не пойдет с тобою в одном строю, крылом к крылу.
Но и земля есть земля. Она тоже полна чудачеств и однажды подкараулила меня с неожиданным и... приятным сюрпризом.
Я не знаю в своих отношениях со знакомыми девчатами чего-нибудь такого, что не укладывалось бы в понятие о чести и порядочности. И в детстве, и в старших классах школы, и в летном училище у меня было много знакомых девчат, с которыми я дружил, находил общие интересы. Однако, став уже взрослым, я не помышлял о женитьбе, а на меня вряд ли женщины смотрели как на возможного жениха. Уж слишком для этого, на собственный взгляд, я был несолиден...
Как-то мне поручили проводить теоретические занятия с группой молодых механиков нашей эскадрильи. Эти занятия, к которым я тщательно готовился, помогали и мне и моим друзьям закреплять необходимые знания. То с одним, то с другим я долго просиживал за книгами. Но всегда к концу занятий у моих «студентов» появлялось какое-то нетерпение: по вечерам в клубе устраивались танцы и ребята, конечно, стремились не пропустить ни одного вечера.
Откровенно говоря, я не люблю танцев, так как танцевать хорошо не умею. Но однажды в какой-то особенно лирический, как мне казалось, вечер не выдержал и тоже пошел в клуб. Но танцевать, наверное, не рискнул, если бы не увидел в сторонке симпатичную девушку.
Она была просто и без претензий одета, тщательно и строго причесана. Танцевала легко и спокойно. Одним словом— понравилась. Случилось так, что кто-то из друзей позвал меня и я не заметил, как вместе с подругами она исчезла из зала.
На следующий вечер, и на другой, и на третий я, поражая ребят пунктуальностью, приходил в клуб к началу танцев и уходил лишь тогда, когда оркестранты прятали свои инструменты в чехлы. Искал среди танцующих ставшее мне очень дорогим лицо черноглазой девушки и все никак не мог вспомнить: где я видел ее раньше? Где?..
Как это бывает часто в Ленинградской области, серые и скучные дни сменились солнечными, ясными. Начались интенсивные тренировочные полеты. В воздухе, сосредоточиваясь, я забывал о черноглазой, но, когда вечерами шел вновь к началу вечера танцев, знал, что буду ждать только ее. Однажды после очередного вылета, приказав механику быстро заправить самолет горючим, я побежал в аэродромную столовую.
— Быстро что-нибудь!..
Навстречу мне, с подносом в руках вышла моя черноглазая.
— Черт возьми! Так вот где я тебя видел! Сегодня жду в клубе! Теперь-то ты от меня не убежишь! —сказал я.
— А я и не убегала, — просто сказала она.
Вскоре мы поженились. Свадьбы шумной не справляли. Написал отцу письмо. Рассказал о Тамаре, о том, что я чувствую, что думаю о ней, но умолчал о свершившемся. Одна-
ко отца, который прекрасно знал меня, трудно было обмануть такому дипломату, как я. Ответ его был предельно прост и ясен: «Титовы женятся один раз»... Это было и благословение, и напутствие, и поздравление.
Я понимал, что в семейной жизни может случиться всякое, не всегда муж и жена бывают довольны друг другом, и старался найти общий язык в решении всех семейных вопросов. Помню, однажды Тамара настойчиво требовала сменить всю обстановку в нашей квартире, купить новую мебель и, конечно, разные безделушки. Я предоставил ей полную свободу действий, однако предупредил, что многое придется оставить на старой квартире, если будем переезжать на новое место. Тамара возражала, я же говорил, что у меня просто трезвый взгляд на жизнь: ведь один переезд бывает равен двум пожарам...
В те дни нам часто приходилось перебазироваться с места на место, и мой аргумент оказался весомым. Впоследствии, когда мы обзаводились чем-нибудь, Тамара спрашивала: «А пожара не будет?»
Она любила стихи, но, когда я читал вслух Маяковского, уходила в другую комнату. Что ей тогда не нравилось — мое исполнение или Маяковский, не знаю, но прошло время, и теперь, когда мы вместе раскрываем томик поэта, жена с удовольствием слушает.
Когда у нас родился сын, врачи обнаружили у него врожденный порок сердца. Один из крупных специалистов, предварительно успокоив жену, со мной решил поговорить начистоту.
— Мне трудно сказать, сколько проживет ребенок — месяц, три, — начал врач. — Но он обречен...
Я сделал все, чтобы подготовить Тамару к беде. Порой мне казалось, что она все поняла, но когда ребенок умер — переживала страшно. В эти тяжелые минуты она стала мне еще ближе и дороже. Я старался не оставлять ее одну, чтобы она легче перенесла утрату. Все свободное от работы время мы проводили вместе, пропадали на выставках картин, в театрах и, бывало, засиживаясь до полуночи, обсуждали то, что мы увидели или прочитали вместе. Время и дружба оказались лучшим доктором.
Своими мыслями я всегда делился с Тамарой, и она, постепенно привыкая к моему внутреннему миру, начинала жить тем же, чем я, — любовью к пятому океану, к правдивому роману, стихам или фильму. Одним словом—ко всему, что нам вместе казалось хорошим, настоящим, нужным.
LTLJAC, КОСМОНАВТОВ, часто — и особенно часто это делают падкие до сенсации западные журналисты — называют броским словом «супермены». Сверхчеловеки, стало быть... Меня это смешит, иногда сердит, хоть я и понимаю природу того чувства изумления, с которым люди встретили известие о первом, а затем и о втором полете человека в космос. Это удивительное и грандиозное торжество разума, и какого бы склада ума и характера ни были люди, они не остались равно-
Г¥1
душными к полетам советских космических кораблей с человеком на борту. ; - •
Первые шаги человека на дороги Вселенной, первое единоборство с гигантской силой земного притяжения, первые победы человеческого ума, который в неимоверном сплетении космических скоростей, бесконечных расстояний и времени смог точно рассчитать траектории спутников, контейнера с Лайкой, лунника, станции, посланной на Венеру, и, наконец, кораблей с символическим названием «Восток», — кто не сравнит все это с самой дерзновенной фантазией, волшебством, чудом?..
И тем не менее мы, космонавты, никакие не «сверхлюди», и для того, чтобы рассеять это вольное или невольное определение, попытаюсь рассказать о том, как я и мои друзья стали космонавтами.
...Это было в конце 1959 года. В тот день мы, как всегда, готовились к полетам. Погода испортилась, подул сильный ветер, на аэродром то и дело обрушивались заряды сырого снега. Полеты были отменены, и я уже собирался идти в учебные классы, когда меня окликнули:
— Титов!..
Я обернулся. Передо мной стоял командир нашей части.
— Слушаю...
— Зайди ко мне в кабинет. Там тебя ждут.
Приказ есть приказ. Не особенно раздумывая над тем, кто меня ждет, я отправился в штаб. Толкнул знакомую дверь и в приятном и теплом свете настольной лампы увидел офицера, на плечах которого были погоны полковника медицинской службы. «Что за штука? Почему доктор?..»