6.
Стив сидел за столом, каких, кроме его, в небольшом полуподвальном помещении стояла ещё дюжина. Друг от друга заваленные стопками бумаг и эскизами рабочие места закрывали высокие стеллажи, такие же неопрятные и погребённые под завалами старых газетных подшивок и вырезок, заставленные грязными кружками и усыпанные огрызками сточенных карандашей, как и всё в этой душной комнатушке. Сегодня их осталось только двое - Стив и Алекс, который работал тушью и тоже взял на себя часть иллюстраций заболевшей Элайзы. Алекс был штатным сотрудником, и к нему относились намного уважительнее. Да и получал он за свои картинки больше. Стив не завидовал. Но порой мечтал, что когда-нибудь и ему должно повезти стать “штатным”.
Воздуха не хватало всё сильнее, карандаш в пальцах дрожал. Оставалось двадцать минут до того, как мистер Перрелли придёт с выговором и, возможно, увольнением. Тех, кто неплохо рисовал, было в Бруклине пруд пруди. Желающих взять на работу тощего, вечно болеющего мальчишку оказывалось в разы меньше, поэтому Стив то и дело вытирал изнанкой ладони взмокший лоб, закусывал в жесте усердия солёную от выступивших капелек пота верхнюю губу и моргал. Моргал, прогоняя туман перед глазами, и крепче сжимал трясущийся карандаш. Стиву было жарко. Так жарко, что, казалось, мозг медленно запекается в черепной коробке.
- Эй, Алекс, - крикнул он, наконец. - У тебя окно открыто?
- Вроде да. А что такое?
- Не могу. Умираю просто от жары.
- Хочешь, поделюсь с тобой лимонадом? Мать сунула в сумку с утра, - и Алекс, низенький, добродушный и с очень открытым круглым лицом, уже встал и пошёл к нему, шурша на каждое движение и тихо поругиваясь, когда слишком высокую стопку бумаг сходу перешагнуть не удавалось. Наконец, он добрался до его рабочего стола, чуть прищурился от резковатого света настольной лампы и поставил на стол стеклянную бутыль с мутной полупрозрачной жидкостью. Уже ополовиненную. Стив взял её и без раздумий присосался к прохладному горлышку. Во рту с первым же глотком всё свело, язык сковала оскомина, но было так вкусно и так сильно хотелось пить, что он даже не обратил на это внимания. Только запрокинул голову и глотал, глотал, глотал. Пока не выпил всё без остатка.
- Эй, приятель, что-то ты неважно выглядишь, - задумчиво сказал Алекс и уже потянулся ко лбу рукой - должно быть, в инстинктивном жесте - как Стив резко и привычно среагировал. Ушёл от прикосновения, наклонился вбок и криво улыбнулся.
- Я в порядке, Алекс. Спасибо за лимонад.
Он отдал бутылку и вздохнул с облегчением. Между языком и нёбом до сих пор каталась лимонная мякоть.
- Как знаешь, - растерянно пожал плечами Алекс. - Но у тебя всё лицо красное, словно ты обгорел.
Стив мысленно зарычал. А губы его изобразили дружественную улыбку.
- Спасибо. Всё в порядке, правда.
Алекс вздохнул и развернулся, принявшись пробираться обратно к своему столу сквозь бумажные вражеские укрепления. Стив штриховал тени внезапно окрепшими пальцами и повторял про себя, чтобы не забывать ни на мгновение: “Баки, Кони-Айленд, Кони-Айленд, Баки… семнадцать”. Завтра ему исполнится семнадцать, и, кто знает, вдруг всё поменяется к лучшему в его бестолковой и никудышной жизни?
Стив заканчивал штриховку, насупившись, мысленно он находился уже на полпути к дому. Стив держался на одной только своей упёртости. Из окна-бойницы под потолком доносились звуки просыпающейся ночной жизни: неторопливо шуршали шинами автомобили, порой гнусаво гудели клаксоны. Кто-то цокал подбитыми железными набойками каблуками по асфальту, озорно смеялись девушки и громко обсуждали последний бейсбольный матч парни.
Стив закончил с рисовкой в без пяти минут половину десятого, еле вытащил левой рукой из сведённых дрожащих пальцев правой свой карандаш, отложил его вбок и выключил настольную лампу. Домой, подумал он и выдохнул напряжение долгого выматывающего дня. К Баки, подумал он.
- Пока, Алекс.
- До понедельника, Стив. Не заболей.
7.
Баки успел вдоволь намотать кругов по маленькой кухне в доме Роджерсов до момента, как входная дверь щёлкнула и открылась, и за ней на пороге показался Стив с шало блестящими глазами, яркими алыми щеками и такими же губами.
Баки даже успел задремать ненадолго, прямо на локтях, уложенных на кухонный стол рядом с яблочным пирогом, старательно утыканным семнадцатью свечками, и маленькой жестяной фляжкой. Сегодня Баки решил сыграть по-крупному и ещё дома, ночью, отлил в неё немного скотча из бутылки отца. Если тот узнает, он его выпорет, даже не посмотрит на возраст.
- Стиви, - довольно выдохнул он, поднимаясь со скрипнувшего стула. Улыбнулся тепло. - Ну неужели. Я уж думал, не дождусь.
- Привет, Бак, - Стив смиренно принял похлопывание по плечу и то, что Баки принялся забирать у него сумку и тубус, словно он сам был не в состоянии пристроить их куда-нибудь. Подставленное ему, покачнувшемуся, плечо он сначала воспринял как излишество, намертво схватившись за косяк побелевшими пальцами. Но Баки посмотрел в глаза, нахмурился, вздохнул и приобнял его под мышкой, помогая разуться. Стив промолчал, потому что его и правда штормило. Комната ощутимо раскачивалась в разные стороны, словно они плыли на корабле из Ирландии в США, и в ушах яростно шумели волны, а по вискам стучали маленькие хрустальные молоточки.
- Эй, - прошептал Баки в ухо. - Эй, дружище, ты как? Ты горяченный просто. Стив?
Стив со стоном опустился на стул и упал головой и грудью на стол, лицом в протянутые перед собой руки. Его начинало знобить, в глотке скребло и изнутри жарило так, что хотелось раздеться догола и выйти на балкон под вечерние ласковые ветра с залива. Стиву вдруг захотелось пропахнуть рыбой и гниющими водорослями, лишь бы не этот дурманящий, расслабляющий запах свежеиспечённого пирога и дома, и резкого, от которого внутренности сладко переворачивались, одеколона Баки. Бак уже брился, год как, а Стив - ещё ни разу. Нежный, золотистый пушок покрывал низ его подбородка и скулы, и Баки шутил и улыбался, иногда щипая за него. Обзывал курёнком и всегда получал за это пяткой по колену, больно. Когда появился этот одеколон и несколькодневная щекотная щетина, а потом - гладковыбритый подбородок Баки каждый раз по субботам, жизнь Стива усложнилась ровно в несколько раз.