Эта кривая картинка с тех пор так и висела, пригвождённая к обоям иглой для раскройки.
С танцами, правда, было связано одно не очень приятное воспоминание. Из-за него они со Стивом крупно поссорились и впервые не разговаривали несколько дней кряду. “Почему ты не познакомишь меня со своими друзьями? - спросил Стив однажды на обратном пути из танцевальной залы, имея в виду, что когда Баки возвращался без Стива, всегда был в компании нескольких мальчишек. Они хохотали и насвистывали выученные мотивчики. - Я недостаточно хорош для них?” Стив был зол и почему-то обижен. Баки не понимал, в чём проблема, и тоже разозлился. “Потому что они - это они, а ты - это ты!” - выпалил Баки, сам загоняя себя в ловушку. Он сказал искренне и от всего сердца, практически открывая Стиву свой секрет, но Стив отчего-то сильнее округлил глаза и выдохнул со злостью: “Дерьмоед ты, Баки Барнс!” и, хлопнув дверью перед его носом, скрылся в своей квартире. Серьёзно, он так и сказал, и это было самое страшное ругательство, что Баки от него слышал. А потом, сколько бы Баки не стучал, дверь так и не открылась. Помирились они только через несколько дней, и Баки совершенно случайно понял со слов Стива, что тот правда думал, что недостаточно хорош, чтобы знакомиться с его друзьями. Баки на это шумно вдохнул, поражаясь осознанию, и выдохнул: “Дурак! Это они тебя… Ай!”. Он осёкся и махнул рукой, а потом потащил Стива к мороженщику и купил ему в знак примирения клубничный рожок с карамелью. Стив так и не понял ничего толком, просто смирившись с положением дел. А Баки не смог сказать вслух, что не собирается Стива делить ни с кем, тем более с мальчишками с танцев. Так и не сказал, что это они недостаточно хороши и плохо следят за языками, чтобы находиться в его обществе. Баки иногда выпускал пар и сквернословил, весьма похабно обсуждая девичьи прелести на общей мальчишеской волне. А после этого втайне думал - как же хорошо, что Стив его таким не знает.
Ещё сам деревянный стеллаж. Эту махину они сколотили собственными усилиями года три назад, а то и больше. Баки помнил, как тихонько таскал доски из столярной мастерской друга его отца. Помогал там по силам, по мелочи, задерживаясь допоздна. Отец хвалил - какой работящий и выносливый у него растёт парень, даром, что все остальные девчонки. А Баки втихую таскал остатки пиломатериала и почему-то не чувствовал угрызений совести по этому поводу. Никаких. Наверное, это было как с яблоками. Получал за доски он только от Стива, но как только соорудили из них стеллаж, и на нём прижились первые книги, стеклянный стакан с карандашами и коллекция морских камушков, глаза Стива потеплели, и он успокоился. “Что с тобой делать, тащишь всё, что плохо лежит”. Баки только посмеивался, потому что обычно не замечал за собой подобной тяги. Рядом со Стивом на него что-то находило.
И камушки эти… уже семь штук. Разные, большие и поменьше, гладкие, бугристые, однотонные и рассечённые полосками других пород, это были камушки с каждого их открытия плавательного сезона. Глупость, наверное, но Баки помнил каждый. Вот этот, когда купались в ещё по-весеннему холодной Ист-Ривер, на спор, раздевшись и сиганув прямо с пирсов в Бруклин Бридж Парке. Стив потом слёг с простудой из-за переохлаждения, и всё закончилось затяжным бронхитом и пахучей синей микстурой. Эти, причудливые, с Кони-Айленда. Они все лежали вереницей сбоку на четвёртой снизу полке, и Баки знал - у каждого снизу нарисованы цифры. Дата, когда они были на пляже и купались впервые в году. Баки надеялся, что на новом камушке будет стоять дата завтрашнего дня.
9.
Он вздохнул и снял с плеч дрожащего Стива подтяжки, расстегнул пуговицу и потянул штаны вниз - с ширинкой Стив так и не смог справиться сам. Баки не раз слышал, как про них - про Стива - говорили за спиной, когда они в обществе друг друга шли с танцев. Почему-то все считали, что заморыш-Стив спит и видит, как бы покрепче в Баки вцепиться. Ведь Баки такой, Баки сякой, и ясно как день, что больше такого друга Стив нигде не найдёт. Вот и пристал, как репей. Баки от таких рассуждений окатывала белая слепящая ярость. Он держался как мог, но однажды, когда Стива не было рядом, всё же заехал по зубам старому знакомцу. Тому, что смеялся и говорил гадости громче всех. “Это чтобы не болтали у меня за спиной”, - пояснил он для других и ушёл домой один, потряхивая саднящую руку. После этого разговорчики как-то сами собой сошли на нет. Удар у Баки был крепкий, хорошо поставленный.
Почему-то все вокруг думали, что это он, Баки, был нужен Стиву больше. И никто даже представить не мог, как сильно они ошибались.
Стив всегда был самодостаточен. Болезненный, хилый, вечно мёрзнущий из-за особенностей кровообращения, он был до того упёртым и порой острым на язык, что даже Баки хотелось сбежать куда подальше. Потом, когда дружба стала чем-то огромным и тёплым между ними, Стив помягчел, приоткрыл колючий панцирь и дозволил заглянуть, что там внутри? Баки всегда был уверен и не прогадал - в раковине Стива было на что посмотреть. Вместе с его доверием и дружбой в жизнь вошёл Жюль Верн, картины и скульптуры Микеланджело, хитроумные приспособления Леонардо да Винчи, “зелёное золото”, “индиго” и “персиковая чёрная” в скрученных тюбиках, разномастные простые карандаши, названия созвездий, которые можно было разглядеть с крыши их дома… Баки узнал множество нужных и не очень житейских хитростей, начиная от того, что газетные стельки очень помогают справиться с запахом и потением ног летом: вечером выкинул, сунул новые - и вуаля; заканчивая рецептами минимум двух полноценных блюд, которые можно приготовить из одной грудки индейки. Стив знал, как намертво пришивать пуговицы, и одна, пришитая им после драки, держалась на рубашке Баки дольше всех остальных, что пришивала мать. Нет, конечно, Баки и сам многое мог. Только мама у него почти всегда была дома и не давала его талантам толком развернуться. Поэтому при первой же возможности он сбегал к Стиву. Миссис Роджерс считала с точностью до наоборот. Всё, что требовалось Стиву в жизни, он умел делать сам и без её помощи, и делал на отлично. Конечно, если не болел и не был совершенной задницей, как, например, сейчас.
Со Стивом было интересно всегда. С ним хотелось говорить, его хотелось слушать. Со Стивом было надёжно, и если он что-то обещал, то выполнял, даже если это стоило ему слишком больших усилий. Со Стивом было дурманяще сладко этим летом. Баки открыл для себя однажды ночью, что чуть пониже уха кожа Стива пахнет сдобой с корицей. Этот запах оказался таким острым и неожиданным, что Баки отшатнулся. А потом снова приник носом и дышал им, кажется, до рассвета. Шея сзади под линией роста волос нежно пахла кремом. Стиву часто натирали воротнички - очень нежная кожа - и он мазал шею в надежде убрать раздражение. Баки знал, что ниже пояса Стив пахнет солью и ещё чем-то, от чего в голове словно распускался цветок и становилось щекотно, от чего жаром каменно наливалось в паху и хотелось дотронуться до себя рукой. Баки чувствовал этот запах на простыне, и ему казалось, что он сходит с ума. Он держался изо всех сил, хотя каждую ночь в доме Стива единственное, чего ему хотелось до самого пробуждения - это обвить руками и ногами и дышать, уткнувшись носом в шею. Он не мог, конечно, потому что тогда Стив мигом узнал бы о его проблеме. Баки почему-то думал, что он вряд ли обрадуется.