— Обожди здесь, — сказал Петр Тоне, и они вышли.
Мамкин, уходя, любезно раскланялся с Тоней, она отвернулась. Петр вернулся перед началом. Он ничего не сказал о случившемся, но она видела, что муж расстроен. Уже начался журнал, когда Петр наклонился к ней и сказал:
— Ты говоришь: выдержки больше. Разве с такими олухами выдержишь?
— Я тебя что-то не пойму.
— Тут понимать нечего. Пришел Леонид Леонидыч из исполкома, он еще днем звонил. Я эту недотепу Марью предупредил: пропусти безо всяких. Нет! Назло сделала. Чуть скандал не закатила. Леониду Леонидычу неудобно стало, ушел. И я оказался в неловком положении.
На них зашикали, но Тоня, усмехнувшись, все-таки сказала:
— Мамкин бы пропустил.
— Что ты меня Мамкиным укоряешь, в самом деле! — вскипел Петр.
После кино Петр вызвал в кабинет Марью, пожилую симпатичную женщину, накричал на нее. А когда она его стала стыдить, Петр окончательно взбесился, ударил кулаком по столу и выгнал женщину из кабинета, бросив ей вдогонку:
— Можете убираться на все четыре! Я вас увольняю!
Тоня впервые видела мужа таким: глаза налились кровью, на щеках выступили красные пятна. Был он каким-то чужим, противным и ей даже сделалось страшно. Она промолчала. Только идя домой, Тоня выговорила ему все, потребовала извиниться перед билетершей. Петр не сразу отозвался на ее слова.
— Я в твои дела не лезу и ты в мои не суйся, ясно? — проговорил он и, помедлив, добавил: — Хотя и мне есть что сказать.
— Говори.
— Не стоит.
— Говори, коль начал.
— И скажу. Я тебя не контролирую, когда ты с Бадейкиным шашни заводишь.
Тоня от неожиданности остановилась. Ей трудно стало дышать. Никогда еще Петр ее так не обижал. А он не остановился, шел, сунув руки в карманы пиджака, ссутулившись.
За весь вечер они не проронили больше ни слова.
Полоса отчуждения, вначале чуть заметная, расширилась. Тоня иногда останавливала взгляд на муже. Слегка вьющиеся густые волосы, высокий лоб, крупные черты лица, круглый подбородок и широкий нос. Знакомое, сосредоточенное выражение лица, которое, кажется, вот-вот сменится улыбкой и она услышит от него что-нибудь задушевное, радостное. Но в его лице появились незнакомые жесткие черточки. Они пугали ее, отталкивали. Она уже слышала его неласковый с хрипотой голос: «Чего смотришь? Давно не видела?» и действительно, Петр, почувствовав на себе ее взгляд, поднимал голову и спрашивал:
— Ну чего смотришь?
У Тони от тоски сжималось сердце, она вздыхала, а он подходил к ней и обнимал за плечи. Ей было неприятно это прикосновение, и она сбрасывала его руки.
Вчера она вернулась с работы поздно: было партийное собрание. Петр был уже дома.
По его взгляду, по тому, как валялся на койке его костюм, как небрежно, вкось была застегнута на нем пижама, Тоня поняла все. Петр снова был пьян. Она почувствовала смертельную усталость, тоскливую пустоту на сердце и подумала о Славике: хорошо, что не взяла его сегодня от бабушки.
Тоня разогрела ужин, начала кушать, но кусок не шел в горло. А Петр все смотрел на нее тяжело, пьяно и молчал.
Потом выдавил через силу:
— Ну, д-докладывай, где… шлялась.
Кровь прилила к ее вискам, в ушах больно отдалось: «шлялась».
— Как у тебя язык повернулся сказать такое!
— Не нравится! А я, между прочим, знаю! Все знаю! Не проведешь вокруг, как его, вокруг пальца!
— Ложись спать! Слышишь?
— Не командуй! Не в цехе! — он поднялся и, пошатываясь, подошел к ней. — С Никитой путаешься! Я знаю! Я все знаю!
Он схватил ее за руку и вдруг заплакал, надсадно всхлипывая. Тоня вырвала руку. Петр пошатнулся и, не удержавшись, свалился на кушетку. Он недоуменно поморгал покрасневшими веками и рассвирепел.
— А-а! — вскочил он, и Тоня вздрогнула, попятилась: так он был страшен в эту минуту! Он наступал на нее, замахнулся. Она, совершенно не помня себя, ударила его наотмашь по щеке. И этого оказалось достаточно, чтобы Петр отступил, обмяк.
Тоня сорвала с вешалки пальто и выскочила из комнаты, слыша его крик:
— Тоня! Не уходи!
Вчера, в гневе, уходя от Петра, Тоня вовсе не думала о последствиях случившегося разрыва. А сегодня терзалась: что же будет дальше, чем все это кончится? Она ненавидела его пьяного, грубого, циничного. Но в то же время отчетливо понимала, чувствовала сердцем, что ей не так просто порвать с ним, у них ребенок, но и так жить дальше невозможно. Как быть? Что предпринять? Как спасти себя, ребенка, самого Петра? Ведь он не всегда был таким.
…Тоня прикрыла глаза ладонью: разболелась голова. Она почувствовала, как горькие слезы вновь обожгли ее щеки.