— Ловко! А если в море со мной случится какое-нибудь несчастье, если я, сохрани боже, оставлю там свои кости, кто будет заниматься моими делами?
Он занимался своими делами и готов был отдать в долг и рубашку, но потом он хотел, чтобы ему платили без длинных разговоров, и было бесполезно объясняться с ним, потому что он был глух и, кроме того, плохо соображал и только и знал, что повторял: «что по условию, то без обмана», — или «хороший плательщик узнается по условленному дню».
Теперь недруги смеялись ему в лицо по поводу этих лупинов, которые слопал дьявол; ему во время отпевания еще придется читать «de profundis»[30] за душу Бастьянаццо, покрыв голову мешком, вместе с другими «братьями Доброй Кончины».[31]
Стекла церковки поблескивали, и море было гладкое и сверкающее, и не было похоже на море, укравшее мужа у Длинной, поэтому теперь, когда погода снова стала хорошей, «братья» поторопились отделаться и отправиться по своим собственным делам.
На этот раз семья Малаволья была в церкви, сидела впереди у самого гроба и обмывала плиты пола горькими слезами, как будто умерший и на самом деле был между этими четырьмя досками, со своими лупинами на шее, которые ему дал в долг дядюшка Крочифиссо, дал потому, что всегда знал хозяина ’Нтони за честного человека, но, если они рассчитывают обмошенничать его под предлогом, что Бастьянаццо утонул, они обмошенничают Христа, вот истинный бог! Это священный долг, как свято причастие. Эти пятьсот лир он приносил к ногам Иисуса распятого; но, чорт побери! Пусть хозяин ’Нтони отправляется на каторгу. Есть еще законы в Трецце!
Между тем дон Джаммарья поспешно сделал четыре взмаха кропилом над гробом, и мастер Чирино стал обходить кругом, чтобы потушить гасильником свечи. «Братья» торопливо перелезали через скамьи, задирали вверх руки, чтобы снять капюшоны. Дядюшка Крочифиссо подошел к хозяину ’Нтони, чтобы предложить ему щепотку табаку и подбодрить его, потому что, в конце концов, если человек благороден, он сохраняет доброе имя и заслуживает себе этим рай, — это он говорил всем, кто расспрашивал его о его бобах:
— С Малаволья я спокоен, потому что они благородные люди и не захотели бы оставить кума Бастьянаццо в лапах у дьявола; хозяин ’Нтони мог собственными глазами убедиться, что в память умершего все сделано, не жалея денег; столько-то стоила обедня, столько-то свечи, столько-то отпевание, — и он высчитывал на толстых пальцах, всунутых в бумажные перчатки, а детишки, раскрыв рот, смотрели на все эти дорого стоящие вещи, находившиеся здесь для папы: гроб, свечи, бумажные цветы; а девчурка, увидав яркое освещение и услышав звуки органа, очень обрадовалась.
Дом у кизилевого дерева был полон народа; а поговорка гласит: «Несчастен дом, когда из-за смерти мужа полон народом он». Каждый прохожий, видевший на пороге малюток Малаволья с грязными лицами и с руками в карманах, качал головой и говорил:
— Бедная кума Маруцца! Начинаются теперь несчастья для ее дома.
По обычаю, друзья нанесли столько всякой всячины: печенья, яиц, вина и других божьих даров, что съесть все это могли бы только люди, у которых спокойно на душе, и наконец пришел кум Альфио Моска с курицей в руках.
— Возьмите это, кумушка Мена, — сказал он. — Я хотел бы быть на месте вашего отца, клянусь вам. По крайней мере, я бы никому не причинил горя и никто не стал бы плакать.
У Мены, прислонившейся к дверям кухни и закрывшей лицо передником, сердце забилось так сильно, точно хотело вырваться из груди, как эта бедная птица у Альфио из рук.
Приданое Святой Агаты уплыло вместе с «Благодатью», и те, что пришли навестить дом у кизилевого дерева, думали, что дядюшка Крочифиссо ловко наложил свою лапу.
Некоторые стояли, прислонившись к стульям, и уходили, так и не раскрыв рта, как настоящие дуралеи; но кто умел связать несколько слов, старался вести какой-то разговор, чтобы разогнать грусть и немножко развлечь этих бедных Малаволья, уже два дня разливавшихся слезами, точно ручьи. Кум Чиполла рассказывал, что цена на анчоусы повысилась на два тари с боченка. Хозяину ’Нтони это может быть интересно, если у него есть еще анчоусы для продажи; он-то себе приберег сотенку боченков. Говорили также и про кума Бастьянаццо, покойника; ведь никто не мог этого ожидать, мужчина он был в расцвете сил, здоровый, как бык, бедняжка.
31
В Италии в эпоху средних веков, когда свирепствовали чумные эпидемии, трупы хоронили с единственной примитивной предосторожностью против «смертельного дыхания чумы» — надевали на голову мешок с прорезанными для глаз отверстиями.
Католическая церковь в Италии сохранила и впоследствии для членов погребальных братств бесполезный уже пережиток — надевать на голову чумные капюшоны. Вот почему и здесь дядюшка Крочифиссо и другие члены «братства Доброй Кончины» присутствуют при религиозной церемонии в церкви, засунув головы в неудобные мешки, из которых хотят поскорее освободиться.