Санкити куда-то вышел. О-Юки прилегла возле Футтян. Девочка заметно подросла и стала прелестным ребенком, которого так и хотелось приласкать. Но теперь она не давала матери ни минуты покоя. Воспитание, хотя и было новым и сложным делом, приносило ей большую радость. Но оно требовало большого терпения и душевных сил, порой о-Юки чуть не плакала, не зная, что делать с ребенком. Жизнь в глуши в обществе полуграмотной крестьянки — мужа целыми днями нет дома — была тягостной и неинтересной. Изо дня в день одно и то же, одно и то же. О-Юки горестно вздохнула. Заплакала Футтян.
— Не плачь, тише, тише! — утешала дочку о-Юки, дав ей грудь. Но молока в груди не было. О-Фуса рассердилась и разревелась еще громче.
Над очагом висел чайник. В нем кипела вода.
Санкити вернулся домой. Он сидел у очага и думал, дымя папиросой. Он видел перед собой горы, в дождливый день особенно напоминавшие об осени; рисовые поля, наполненные стрекотом кузнечиков; унылый осенний лес; одинокие фигурки крестьян: кто везет домой хворост, кто заготавливает впрок сено.
Отдав дочь служанке, о-Юки подсела к мужу.
— А мы с Футтян пойдем что-то искать! — сказала служанка, привязала на спину девочку и вышла.
Санкити и о-Юки сели пить чай, закусывая по обычаю тех мест солеными овощами, к чему они уже привыкли. О-Юки тоже закурила, взяв у мужа папиросу.
— Что ты уставился на меня? — засмеялась она, заметив, как посмотрел на нее Санкити.
— Ты куришь? Зачем это? — недовольно проговорил Санкити и затянулся.
— На все есть причина. Когда фигура начинает портиться, тянет курить.
— Ты это серьезно? — спросил Санкити, и сердце у него екнуло. Родится еще один ребенок, потом еще и еще. Как тогда жить?
Прошло несколько дней. Наконец принесли письмо от Минору. Он писал, что деньги получил и просит простить его, что послал телеграмму безо всяких объяснений.
Слишком уж спешное было дело. Но и в письме ни слова не говорилось о том, что же с ним стряслось. Несколько раз Минору повторил в письме, что нет ничего тяжелее долгов, и заклинал брата никогда ни у кого не занимать деньги.
В начале ноября от Минору опять пришла телеграмма и опять с просьбой о деньгах. Санкити прикидывал и так и этак, но требуемую сумму взять ему было неоткуда. Однако братний долг повелевал помочь, и Санкити решил послать хотя бы часть денег. Для этого нужно было продать рукопись книги, которую он писал напряженно три месяца и только что закончил.
— О-Юки, слышишь, Футтян опять плачет! — крикнул он жене.
— Боже мой, как я устала! Неужели она опять будет всю ночь плакать? Если сейчас же не перестанешь, мама отдаст тебя чужой тете.
С тех пор как у о-Юки пропало молоко, так было каждый вечер. Футтян стала раздражительной и капризной. У нее прорезались зубки, и она сердито кусала пустую грудь.
— Ой, ой больно ведь! Ну что это за ребенок? — то и дело вскрикивала о-Юки. Рассердившись, она зажала Футтян носик, чтобы девочка выпустила грудь. Футтян так и закатилась от обиды.
— Глупенькая, вот глупенькая, — уговаривала ее мать. Но девочка ничего не понимала. Она привыкла засыпать у груди и требовала своего.
Санкити не мог работать, когда плакала Футтян. Он то и дело выходил из кабинета и сам пытался успокоить дочку. В кабинете его, в отличие от южной гостиной, полной тепла и света, было прохладно и сумрачно.
Наступила самая горячая пора деревенской страды — уборка урожая. В школе начались каникулы, и Санкити решил несколько дней отдохнуть.
Как-то, возвращаясь с прогулки, он увидел бежавшую ему навстречу о-Юки.
— Санкити, — сказала, запыхавшись, жена, — приехал Ниси-сан. Вот его визитная карточка. Он не один, с приятелем. Они не стали тебя ждать, но сказали, что зайдут попозже.
Не часто токийские друзья навещали Санкити в его деревенском уединении. Можно было пересчитать по пальцам, сколько раз заглядывали сюда городские знакомые.
Не успел Санкити войти в дом, как услыхал с порога знакомый голос:
— Я вижу, Санкити уже вернулся!
Санкити очень обрадовался своему давнишнему приятелю. Они начали дружить еще до университета. Было время, когда они ночи напролет горячо обсуждали будущее, высказывали заветные думы и мечты. И вот после стольких лет друзья опять встретились. Санкити смотрел на друга и не узнавал его: Ниси стал настоящим джентльменом. Он служил в одном из департаментов в Токио.
Вместе с ним пришел одетый в европейский костюм сотрудник местной газеты. Все трое прошли в гостиную, и через минуту оттуда донеслись оживленные голоса.