— Да что ты, Санкити, заладил: вдова, вдова... Я не хочу этого слышать.
— И напрасно. А встретишь подходящего человека, выходи замуж. Я буду сватом, — опять перешел на шутливый тон Санкити, хотя сердце его переполняла жалость к несчастной сестре. Тоёсэ, слушая пререкания брата и сестры, дрожала как в лихорадке.
— Посмотри, Санкити, до чего ты довел своими речами Тоёсэ. На ней лица нет. Что она теперь подумает о тебе? Ведь в Кисо мы так много говорили о дяде Санкити. О-Сэн так каждый день тебя вспоминала. Тоёсэ, слушая нас, наверное, думала, какой ты хороший. А что она теперь подумает? — И, повернувшись к невестке, о-Танэ добавила: — Нам такой дядя не нужен, правда, Тоёсэ?
Тоёсэ слабо улыбнулась,
— Ну, шутки шутками, — сказал Санкити, — а ничего плохого в положении вдовы нет.
— И ничего хорошего тоже, — опять рассердилась о-Танэ.
— Молодой женщине еще куда ни шло — можно горевать, а тебе в твои-то годы только радоваться надо. Никаких забот. Конечно, характеры у всех разные. Но, по-моему, ничего нет лучше, чем на старости посвятить себя детям.
— Ты мужчина, тебе легко говорить. На моем месте ты бы не так рассуждал, — стояла на своем о-Танэ.
Было уже поздно. Надо было идти домой, но о-Танэ хотелось еще о многом поговорить с братом. И она решила остаться у него ночевать.
— Ты, Тоёсэ, иди домой, а я буду ночевать у Санкити, — сказала она невестке.
— Мне так не хочется уходить. Можно и я останусь? Хочется вас послушать, — попросила Тоёсэ.
Получив разрешение свекрови, она побежала домой предупредить хозяйку, что они сегодня не будут ночевать дома, и скоро вернулась.
Спать легли все трое под одной сеткой. Поставив в изголовье пепельницу, о-Танэ курила не переставая и разговаривала с братом. Голос у нее был возбужденный, она не могла справиться с охватившим ее волнением. О-Танэ принялась рассказывать, какие странные вещи происходили с ней по ночам в Ито. Она, бывало, долго не могла уснуть: стоило ей закрыть глаза, как перед ней начинали кружиться искры, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Постепенно искры сливались в большое красное пятно. Лежа под сеткой, о-Танэ водила руками, показывая, как искры вертелись у нее в глазах. Потом руки у нее задвигались все быстрее, как будто ее самое подхватил этот сноп искр. «А сестра-то еще больна», — подумал Санкити. Он приподнялся на локте и увидел, что Тоёсэ, встревоженная, тоже не спит.
Наутро, обещав прийти еще раз, о-Танэ попрощалась с братом и пошла вместе с,Тоёсэ к себе домой.
— А что если и правда мне поехать к Санкити? Ведь это рукой подать до Кисо. И Сёта будет недалеко посылать за мной.
— Конечно, мама. Поехать к дяде Санкити все равно что вернуться на родину...
С такими мыслями вернулась о-Танэ домой.
Август был на исходе, когда о-Танэ решилась наконец ехать. Сколько забот сразу обрушилось на нее: собрать и уложить вещи, проститься с Морихико, Наоки. Последние дни о-Танэ не присела ни на минуту.
Но вот все наконец готово. Осталось сделать последний визит. Солнце клонилось к закату, но жара еще не спала. Было душно, как перед грозой, когда о-Танэ отправилась в дом брата. Она шла и думала.
Выйдя замуж за Тацуо, она никуда не выходила, и можно было по пальцам сосчитать, сколько раз она бывала в отчем доме. Отчий дом! Теперь уже нет ни отца, ни матери. Глава семьи теперь Минору, да и он в тюрьме. Последний раз она видела свою мать, когда вся семья Коидзуми переехала в Токио. Тогда она погостила у них немного. Уже в те годы Тацуо был ей неверен. Один из старых приказчиков, долго служивший у Тацуо, даже поссорился с хозяином и ушел, возмущенный его поведением. В те дни и сама о-Танэ подумывала, не расстаться ли ей с мужем, хотя и очень горько ей было думать об этом.
Теперь дом Коидзуми был маленьким и жалким, О-Танэ увидела его, свернув в узенький, грязный проулок.
Она шла по деревянному настилу над канавой для стока нечистот, мимо невзрачных домишек, лепившихся друг к другу, в которых ютились бедные люди. От всего здесь веяло такой безысходной нищетой, что начинало ныть сердце. О-Танэ остановилась перед решетчатой дверью, ведшей в темноту.
— Кто там? — послышался молодой голос. И в коридоре показалась о-Сюн.
— Мама, это тетя Хасимото! — закричала девушка и исчезла.
Сухо зашуршала бамбуковая штора, и, еле передвигая ноги, в коридор выползла о-Кура. Она уже несколько лет страдала болезнью бери-бери. Этим летом болезнь обострилась. Несчастная женщина почти не вставала с постели. Ухаживали за ней две дочери — ее единственная отрада.