Скоро освободилось место рядом с учителем. Санкити пересел. Осима грузно поворотился к нему. Было видно, что он рад встрече. Но разговора — хотя им теперь никто не мешал — не получалось.
— Это что уже, Кадзибаси? — торопливо поднялся с места Осима, глянув в окно.
— Вам выходить? — спросил Санкити, тоже встав.
— Да, Коидзуми-кун. До свидания, — проговорил Осима и стал пробираться к выходу.
«Этот человек когда-то сосватал мне о-Юки», — провожая взглядом учителя, подумал Санкити. Одинокий, стареющий мужчина, заглушающий теперь крушение надежд парами сакэ, шел со своим спутником к мосту по улице, на которой еще сохранились старые клены. Трамвай обогнал их.
— Коидзуми-сан дома? — спросил Санкити женщину с прической марумагэ — новую хозяйку гостиницы, которая прежде была здесь горничной.
Морихико, разговаривавший по телефону, велел проводить Санкити наверх. В его номере была о-Сюн. Кончив говорить, Морихико почти одновременно с Санкити поднялся к себе по другой лестнице.
Санкити с удивлением глядел на о-Сюн. Она молчала и держалась независимо, совсем как взрослая женщина. Санкити чувствовал себя стесненно, исчезло то легкое, дружеское чувство, которое он испытывал летом в присутствии о-Сюн, когда она жила у него в доме.
— Дядя Морихико, я к вам прямо из школы. Еще не была дома, — нетерпеливо проговорила о-Сюн.
— Хорошо, хорошо, иди. Вот возьми это. Скажи матери, пусть сошьет тебе кимоно. Да чтобы хорошенько сшила.
О-Сюн завязала шнурок хакама, попрощалась и ушла.
К Санкити вернулось самообладание. Он стал рассказывать брату, как целый день искал квартиру. И наконец нашел двухэтажный домик по соседству с Наоки. Он и помог найти.
— Что касается о-Нобу, — продолжал Санкити, — лучше всего определить ее в ту школу, где учится о-Айтян.
— В выборе школы я целиком полагаюсь на тебя. Я только хочу, чтобы о-Нобу выучила языки. Мечтаю видеть ее женой дипломата. Не послать ли ее за границу продолжать учение?
— Это надо хорошенько обдумать. Чтобы ехать за границу, надо иметь характер.
— А характер-то у нее жидковат. Я думал, будет покрепче. Ведь моя дочь, а выросла размазней. — Морихико пытался выразить свою досаду, вставляя в речь деревенские словечки.
— Я слышал, Минору тоже переезжает?
— Как будто. Вот с кем беда. Ты и не представляешь, как он мешает мне в моих делах. Только и слышишь: «Ах, так это ваш старший брат!» Впредь мне наука. С него нельзя глаз спускать. Давай-ка зайдем к нему на днях. Ему нельзя оставаться в Токио. Пусть уедет куда-нибудь... хоть в Маньчжурию. Нет, я ему все, все выскажу!..
Морихико очень дорожил честью семьи Коидзуми и, говоря о Минору, от негодования почти кричал. Он был очень раздражен сегодня. Под горячую руку досталось и Сёта. Этот щеголь мечтает разбогатеть на Кабуто-тё! До чего же глуп! Сёта жил у Морихико, когда был маленький. И Морихико до сих пор считал его мальчишкой.
В растворенные сёдзи виднелись листья китайских платанов. Санкити подошел к окну и стал смотреть на крыши домов.
— Ты говоришь, что нашел двухэтажный дом. Это, конечно, неплохо, но для детей опасно. Сэн, сестра Сёта, упала в детстве с лестницы. И на всю жизнь осталась калекой. Отец с матерью спали на втором этаже и ничего не слышали.
— Помнится, о-Сэн болела в детстве менингитом. Как Футтян.
— Не знаю, я слышал, что она упала.
Слова брата потревожили еще не зажившую рану Санкити. Он печально посмотрел на Морихико.
Шагая по улице к остановке трамвая, он думал, как это Морихико может жить один. Вскоре он оказался на Синдзюку, а дальше отправился пешком. Улица по обеим сторонам заросла деревьями, над крышами вился дымок — хозяйки стряпали ужин. Санкити спешил домой рассказать о найденном доме.
Вся домашняя утварь, вещи, одежда были сложены на грузовую тележку рикши, стоявшую у ворот.
— Мы будем жить в новом доме, — говорила О-Юки, надевая шапочку на головку сына, который уже восседал за спиной у служанки. Потом пошла попрощаться с хозяином и учительницей. С могилками дочерей она простилась еще раньше.
В новом доме их уже ждала о-Нобу. Этот дом указала Санкити одна старушка, парикмахерша. Она делала прически еще матери Наоки, а ее дочь приходила укладывать кимоно его отцу. Она уже и сама была матерью пятнадцатилетней девушки. Жили они совсем близко и пришли со своими котелками и чайником поглядеть, как будет устраиваться семья Санкити на новом месте. О-Юки то снимала, то надевала кухонную косынку. В ее ушах стоял уличный шум — зычно кричали уличные разносчики, торговцы рыбой; трубил в рожок продавец соевого творога, мелкой дробью рассыпался барабан сапожника. Среди сновавших по улице прохожих не было ни одной женщины, у которой была бы прическа, как у о-Юки: жительницы города не отставали от моды.