— А у вас, — спросил Желявский у Прецеля, — дела идут хорошо?
— В Германии? Всё лучше и лучше!
— У нас, — заявила Цецилия, — двадцать пять лет назад был всего один миллион социалистов. Десять лет назад их было два миллиона. А сегодня — четыре миллиона!
Она говорила не спеша, почти не шевеля губами, но вызывающим тоном, и её тяжёлый взгляд переходил попеременно с Жака на русского и обратно. Глядя на неё, Жак вспоминал всегда о гомеровской Юноне, о волоокой Гере.
— Несомненно, — сказал он примирительным тоном. — За двадцать лет социал-демократия накопила огромный созидательный опыт. Организационный талант, который проявили её вожди, прямо удивителен… Быть может, остаётся только задать вопрос, не стал ли революционный дух — как бы это сказать? — мало-помалу слабеть в немецкой партии… Как раз из-за этих усилий, направленных единственно лишь на организационную сторону дела…
Прецель взял слово:
— Революционный дух?… Нет, нет, на этот счёт будь спокоен! Надо сначала организоваться, чтобы стать силой!… У нас не только идеология, но и реализм. И это лучше всего!… Если все последние годы, — я имею в виду особенно тысяча девятьсот одиннадцатый и двенадцатый годы, — в Европе был сохранён мир, то благодаря кому? И если сегодня можно надеяться, что мы надолго избежали опасности великой европейской войны, то благодаря кому? Тому же немецкому пролетариату! Весь мир знает об этом. Ты говоришь: созидательный опыт социал-демократии. Это ещё больше, чем ты думаешь. Это — монументальное сооружение. Оно стало поистине государством в государстве. Каким же образом? В значительной мере благодаря могуществу нашей парламентской фракции. Наше влияние в рейхстаге непрерывно растёт. Если завтра пангерманцы позволят себе вылазку вроде Агадира[23], то будут протестовать уже не только двести тысяч манифестантов в Трептов-парке, но и все социалистические депутаты рейхстага! А с ними — все левые элементы нашей страны!
Сергей Желявский внимательно слушал.
— Однако, когда проходил новый закон о вооружениях, ваши депутаты голосовали за!
— Простите, — сказала Цецилия, поднимая кверху указательный палец.
Брат прервал её:
— Ах! Надо же понимать тактику, Желявский, — сказал он, высокомерно улыбаясь. — тут две вещи, совершенно различные: есть die Militärvorlage, закон о вооружениях, и есть die Wehrsteuer, закон, отпускающий кредиты, чтобы реализовать этот закон. Социал-демократы сначала голосовали против первого закона, а затем, когда этот закон был, несмотря ни на что, принят рейхстагом, они голосовали за закон о кредитах. И это была хорошая тактика… Почему?… Потому, что в этом законе было новое для нашего рейха, нечто чрезвычайно для нас нужное: прямой общеимперский налог на крупные состояния! Нельзя было упустить такой случай! Потому, что в этом действительно заключалась новая социальная победа пролетариата!… Теперь понимаешь? А доказательством того, что наши депутаты остаются непреклонны по отношению к Militarismus[24], служит то, что каждый раз, когда они имеют возможность голосовать против внешней политики канцлера, они её единодушно отвергают!
— Это верно, — согласился Жак. — Однако…
Он замялся.
— Однако? — спросил с интересом Желявский.
— Однако? — повторила Цецилия.
— Ну… как вам сказать? В Берлине я имел возможность познакомиться с вашими социалистическими депутатами рейхстага, и у меня создалось впечатление, что их борьба против милитаризма остаётся в общем довольно платонической… Я говорю не о Либкнехте, конечно, а о других. Большая часть из них явно не стремится к тому, чтобы вырвать корень зла, чтобы открыто подорвать дух подчинения немецких масс военщине… У меня создалось впечатление, — как бы это сказать? — что, несмотря ни на что, они все до ужаса немцы… Убеждённые в исторической миссии пролетариата, само собой разумеется, но убеждённые прежде всего в исторической миссии немецкого пролетариата. И они не заходят так далеко в своём интернационализме и антимилитаризме, как мы, во Франции.
— Конечно, — сказала Цецилия, и веки её на мгновение опустились, скрывая взгляд.
— Конечно, — повторил Прецель тоном вызывающего превосходства.
Желявский поспешил вмешаться.
— Ваши буржуазные демократии, — заметил он, лукаво улыбаясь, — терпят социалистов в своих парламентах именно потому, что они прекрасно знают, что социалист в правительстве никогда не бывает по-настоящему опасным социалистом…
Митгерг, Харьковский и папаша Буассони на другом конце комнаты встали и подошли к говорившим.
23