Я понял теперь, что истинная энергия — нечто иное; она обходится без зрителей. Моя энергия всегда нуждалась в присутствии других, чтобы дать максимум того, что я мог дать. Будь я один на острове Робинзона, возможно, я покончил бы с собой. Но появление Пятницы побудило бы меня к свершению подвигов.
Упражняй волю, Жан-Поль. Если ты способен желать, ты сможешь достигнуть всего.
Рецидив. Ретростернальные боли, помимо всего прочего, И спазмы непонятного происхождения. Беспрерывная рвота. Не смог встать с постели.
Гуаран принёс газеты. В Швейцарии говорят о мирных предложениях Австро-Венгрии[243] (?), а также о глухом революционном брожении в Германии (?)… Значит ли это, что в Германию, благодаря посланиям Вильсона, проникли демократические идеи? Более достоверно известие о продвижении американцев в направлении Сен-Миеля. А ведь Сен-Миель — это дорога на Бриен, на Мец. Зато мы подвигаемся на линии Гинденбурга[244], которую считают неприступной.
Немного легче. Приступы рвоты прекратились. Эти дни очень ослаб от диеты.
Ответ Клемансо на попытки Австрии начать мирные переговоры. В высшей степени неприятный ответ. Стиль кавалерийского офицера. Хуже того: пангерманский стиль. Плоды недавних военных успехов уже дают себя знать: как только один из противников решит, что превосходство на его стороне, он раскрывает свои тайные замыслы, которые всегда оказываются империалистическими замыслами. Вильсону придётся выдержать не один бой с государственными деятелями Антанты, если только победа союзников не будет исключительно делом рук американских солдат. У Антанты был прекрасный случай сказать открыто и честно, каковы её цели. Но Антанта предпочла блефовать, Антанта делает вид, что её требования будут максимальными, и это из страха, что иначе в момент подведения счётов ей не удастся вытянуть из побеждённых всё, что только можно вытянуть. Гуаран говорит: Антанта пьянеет от любого успеха.
Они могут говорить всё, что угодно, но это распространение очагов бронхопневмонии следует рассматривать как форму обострения инфекции лёгких.
Бардо долго меня осматривал и выслушивал, потом совещался с Сегром. Явное ослабление правого желудочка, явление синюшности, и пониженное кровяное давление.
Я ждал этого уже давно. Старая песня: «Поражены лёгкие — лечи сердце».
Повадки санитаров: они ухитряются быть вне пределов досягаемости, когда спешно нужны больному, и вечно торчат в палате как раз тогда, когда их присутствие кажется предельно неуместным.
Жизнь, смерть, непрерывное произрастание и т.д.
После обеда мы с Вуазене рассматривали карту фронта Шампани. Внезапно вспомнил белёсую равнину (кажется, где-то к северо-востоку от Шалона), где мы остановились на привал, чтобы перекусить; меня тогда, в июне семнадцатого года, прикомандировали к другому полку. Земля была так глубоко взрыта бомбёжками ещё с первых дней войны, что на ней не произрастало больше ничего, даже пырея. А ведь дело было весной, вдали от фронта, и всё пространство вокруг было вновь перепахано. И неподалёку от того места, где мы расположились, среди мёртвой меловой пустыни, вырисовывался зелёный островок. Я направился к нему. Это оказалось немецкое кладбище. Могилы, сровненные с землёй, укрытые в высокой траве, а над этим ещё свежим скопищем трупов, — изобилие злаков, полевых цветов, бабочек.
Архибанально. Но сегодня это воспоминание волнует меня сильнее, чем прежде. Весь вечер раздумывал над слепыми силами природы и т.д. Но так и не сумел додумать эту мысль.
Успешные бои на фронте у Сен-Миель. Успех на линии Гинденбурга. Успехи в Италии, успехи в Македонии, успехи повсюду. Но… ценой каких жертв?
И это ещё цветочки. Нельзя без тревоги наблюдать, как изменился тон союзной прессы, с тех пор как мы почувствовали себя сильнее, чем противник. С какой непримиримостью Бальфур[245], Клемансо и Лансинг[246] оттолкнули предложения Австрии! И это они, конечно, заставили Бельгию отвергнуть предложение Германии!
Заходил Гуаран. Нет, думаю, что конец войны не так уж близок. Создать германскую республику и вновь поставить прочно на ноги русского глиняного колосса — на это потребуются долгие месяцы, а может быть, и годы. И чем больше у нас будет побед, тем меньше мы будем склонны к искреннему примирению, без которого невозможен прочный мир.
243
244
245