– Ты помогаешь Мазекресс рожать?..
– Да. Так повышаются шансы. С пятидесяти процентов до… более высоких. Мне, увы, приходится иногда бодрствовать. Зачем-то.
Лахджа вспомнила, как Мазекресс предлагала переродить Веронику, утверждая, что шансы будут выше. Так вот оно что. Понятно, почему Такилу пошли навстречу.
– И сколько ему еще осталось?
– Полгода. Может, чуть дольше. Было сложно уговорить ее дать ему великий дар.
– Он тоже будет апостолом?!
– Не говори никому. Поклянись, что не скажешь. Это наша с Мазекресс тайна. И… эм… наша с тобой тоже, видимо.
– Да кому я же расскажу, я же все забуду, когда проснусь!
– Ах да. Это очень удобно, когда ты такой болтливый, как я. Но все-таки поклянись.
– Ладно, я клянусь. Но это всё равно все узнают, когда он родится.
– Ну да. Но до тех пор – пусть останется секретом. Мы, может, и потом не сразу скажем остальным… посмотрим сначала, что у него за дар…
Лахджа задумалась, что за демон получится из гневливого, экзальтированного, припадочного юноши… хотя он уже давно не юноша. М-да.
– Жаль, Лахтун не с нами, – задумчиво произнес Такил. – Я скучаю по ней.
Его взгляд застыл. Он словно смотрел на километр вдаль, куда-то… в никуда. Кроме настольной игры, в этом сне не было декораций. Они словно сидели посреди Лимбо, затянутой туманом степной равнины. Под серым небом без светил и облаков.
– Хочешь, обниму? – предложила Лахджа.
– Да, давай.
Когда дружеские обнимашки закончились, Такил доверительно сказал:
– Ты очень хорошая. Я обязательно познакомлю тебя с братом.
– Жду с нетерпением, – сказала Лахджа, кидая на поле карточку Слона и подвигая вперед три красные фишки. – Зуккака. Так ведь надо говорить?..
– Да. Ты выиграла.
Пока они раскладывали игровые принадлежности в коробочки, хотя в мире снов это было абсолютно бессмысленно, Такил продолжал жаловаться:
– Ты извини, что я целый год тебя не навещал. Очень занят был, понимаешь. Остальным от меня все время что-то нужно. Сомнамбула, убей того. Сомнамбула, сведи с ума этого. Сомнамбула, где Тьянгерия? Что ей снится?
– Тьянгерия?..
– Неважно. Вот что я скажу – ничего хорошего ей не снится! Я устал на это смотреть! Мы с Яноем… неважно.
– Яной – это Анахорет?
– Да. Но это все тебя не касается… если сама не захочешь. Не знаю. Надо обсудить с Дзимвелом. Тринадцатый апостол лишним уж точно не будет…
– Я не буду подписываться на то, о чем ничего не знаю.
– Да, это было бы неразумно, – согласился Такил. – Я бы тоже не стал. Ладно, пока.
– Пока. Надеюсь, с твоим братом все пройдет нормально.
– Я тоже. Семья – это важно. Кстати, как там твои мама с папой?
– Точно! – вспомнила Лахджа.
И она поднялась в постели, глядя на привычную стену спальни. Резные дубовые панели, погашенные магические светильники, портрет какого-то славного предка, семейная инкарна, многоцветный рисунок Вероники… в распахнутое окно светило солнце и доносился птичий щебет. Лахджа пару секунд растерянно моргала, а потом вылетела за дверь и бросилась вниз, в гостиную…
Ты не поверишь, что мне сегодня снилось!
Опять этот твой Сомнамбула?
Да! Он такое сказал…
Мысли Лахджи запнулись, сама она притормозила у стола в гостиной. Астрид, Вероника, Лурия, Мамико, Эммертрарок и Уберта Пордалли сидели полукругом перед дальнозеркалом, смотрели «Слово волшебства». Рядом сидели кот, пес и попугай, на диване с газетой лежал муж, а перед ним громоздились стопкой вчерашние блины. Лахджа и Ихалайнен напекли их вчера целую гору, и было настоящее блинное обжиралово, но осталось изрядно, и они лежат тут…
– Лежат уже черствые, а все ходят мимо и игнорируют! – разозлилась Лахджа, демонстративно унося блюдо. – И каждый такой: ничего не вижу, ничего не знаю! Кто-нибудь доест или выкинет! Кто-то, кто не я!
В ее сторону даже головы никто не повернул, и только Лурия укоризненно приложила палец к губам. Сказка как раз подошла к кульминации.
Когда Лахджа вернулась, возмущенная непонятно чем, детская передача уже кончилась, и начался новостной эфир. Дальнозеркальный глашатай давал краткую сводку самого важного, что произошло в Мистерии и всем мире.
– … Внезапно оживился так называемый культ Двадцать Седьмого, – доносилось из-за стекла. – По всему миру они проводят праздники, а в Валестре устроили настоящий фестиваль. Архидиакон Коверн торжественно объявил, что их бог наконец-то родился…
– Вот идиоты, – произнес Майно, опустив газету. – Бог у них родился. У меня вон целых три дочери родились – я же не пляшу по этому поводу.