— Куда ты пошел? — спросил Иванов.
— Укладывать свой мешок.
— Зачем?
— Как — зачем? Или ты думаешь, что я буду ждать, пока меня вышвырнут? Я уже вижу, что мне здесь не служить. Так лучше заблаговременно уложить свои манатки и сказать «гудбай».
— Вот еще шальной! — обозлился Иванов. — Кто тебя вышвыривает, разве тебя гонят отсюда?
Джонит остановился на середине трапа и, недоумевая, уставился на механика.
— Вот как?
— Ну да, так. Ты будешь у меня в смене. А теперь пойдем в машинное отделение, и помоги мне у слесарного станка. Ты напильником работать умеешь?
— Напильником? Ха… — Джонит от души расхохотался. — На каком-то «датчанине» я отремонтировал динамо-машину…
До обеда Джонит работал в машинном отделении, затачивал напильником, пилил металл, смазывал, как заправский слесарь. Вскоре Иванов убедился, что Джониту можно кое-что поручать самостоятельно. Благодушно ворча, он поучал его, то и дело требуя подать то гаечный ключ, то отвертку или деталь машины, и ни разу Джонит не ошибся.
Во время обеда Джонит опять учинил скандал. Это произошло на палубе, у окна каюты первого механика. Там была насыпана куча шлака. Обычно шлак не выбрасывают до выхода судна в море, а там в первую же ночь кто-либо из трюмных сбрасывает его за борт. Но в портах запрещено выкидывать за борт какие бы то ни было отбросы, поэтому кучи шлака постепенно превращаются в настоящую помойку, куда моряки выбрасывают все: пустые консервные банки, кости, картофельные очистки, разбитые ламповые стекла и тому подобное. В теплую погоду гниющие остатки издают зловоние, и куча отбросов становится бичом экипажа.
Выйдя из кочегарки на палубу, Джонит увидел, как один из матросов выливает на шлак помои.
— Обожди, сосед! — крикнул он, подойдя к матросу. — Ты что сейчас сделал?
— А ты будто не видел? — огрызнулся матрос и собрался уходить.
— Погоди, дружок, не спеши, — Джонит схватил его за обшлаг. — Что тебе здесь, помойка, да? Черные вам, рогачам, лакеями, что ли, нанялись? Кому этот мусор за борт придется кидать? Трюмным. А кто сюда сейчас вылил помои? Ты. Так вот постарайся, чтобы они немедленно были отсюда убраны.
— Убирайся к черту! — выругался матрос, вырываясь от него. В руках Джонита остался кусок обшлага матроса.
— Еще неизвестно, кто из нас скорее уберется к черту, но мне сдается, что это будешь ты. Стоп, сосед… — Джонит, схватив матроса за плечи, подталкивал его к куче шлака. — Сию же минуту убери.
— Даже не подумаю.
Увесистая затрещина усадила матроса на только что вылитые помои.
— А теперь собираешься? — спросил Джонит.
— Я пожалуюсь штурману.
Еще зуботычина, от которой строптивый матрос растянулся на палубе во весь рост.
— А теперь пойдешь жаловаться?
Матрос с отвращением стал собирать помои. Кое-кто издали любовался необычной картиной, а первый механик Дембовский внимательно следил за Джонитом, который стоял над матросом, осыпая, его в виде поощрения самой изысканной бранью. Наконец Дембовский не выдержал и вышел на палубу.
— Что здесь происходит? — резко обратился он к Джониту.
— Уборка, чиф, — небрежно ответил Джонит, скрестив руки на груди. Почитателю военной выправки такое поведение показалось предосудительным, и он вскипел от злости.
— Хватит, — кивнул он матросу, — кончай это. Он уберет потом. Это обязанность кочегаров.
Джонит загородил матросу дорогу.
— Кончай, кончай, все равно тебе рано или поздно придется заниматься этим. Я не прикоснусь к куче до тех пор, пока в ней не останется ничего другого, кроме шлака из топок.
Матрос недоумевал, как ему быть. В присутствии Дембовского Джонит не мог ему ничего сделать, но что будет потом? Не всегда же его будет охранять авторитет чифа. Чтобы дать возможность матросу самому решить, как поступить; Джонит отошел немного в сторону и стал наблюдать. После минутного колебания матрос наклонился над кучей и продолжил начатую работу.
— Я тебе говорю, не делай этого! — шипел, побагровев, Дембовский.
— Ничего, господин механик, мне ведь не трудно, — ответил еще более покрасневший матрос и поспешил закончить то, от чего он только что отказывался и что ему даже запрещал Дембовский — второй после капитана начальник на судне. Это парадоксальное явление, когда человек выполняет неприятную для него работу и когда приказание простого кочегара значит больше, чем запрещение чифа, поразило Дембовского. Кинув на Джонита злобный взгляд, он вернулся в каюту. Добившись своего, Джонит направился в кубрик. Он приобрел себе еще двух врагов, один из которых был не на шутку силен. Но это его не печалило. Совсем напротив, казалось даже, что растущее число противников доставляло ему радость. Чем их больше, тем выше честь; чем сложнее игра, тем она увлекательнее.