Пробираясь мимо тачек с углем, Янка испачкался. Брюки блестели от осевших на них мелких кристалликов угля, руки посерели, словно их выпачкали в золе, и в нос набилась угольная пыль.
Судно, которое он искал, стояло рядом с большим элеватором. Янка поднялся на мостки и пошел наверх.
— Чего путаешься под ногами! — закричал на него грузчик. Янка посторонился, чтобы дать ему дорогу, и чуть не свалился с мостков. Внизу его подкарауливала блестящая, как деготь, вода. Кое-как он добрался до палубы и остановился у поручней, чтобы немного прийти в себя от безумного хаоса. Но где там! Из переполненных корзин валились куски угля, рабочие у лебедок кричали, чтобы сторонились, и при повороте стрелы крана одним из стропов с головы Янки сдернуло шапку. Настоящий ад!
— Эй, вы там! — крикнул ему какой-то моряк, по-видимому, боцман. — Что тебе здесь надо?
— Капитана! — крикнул Янка в ответ.
— Капитан в городе, — ответил моряк. — Зачем он тебе? Вероятно, хочешь наняться?
— Может быть. Я знаю капитана. Он обещал мне место.
— Тогда тебе придется подождать. А пока иди-ка ты лучше на берег.
— Не могу ли я увидеть Рудиса Сеглиня? — спросил Янка.
— Сеглинь в кубрике. Прошлую ночь он стоял на вахте и теперь спит.
Янка проскользнул кое-как в носовую часть судна. Он знал, что матросские кубрики на всех кораблях помещаются на правой стороне, поэтому смело искал дверь. Носовое помещение разделял узкий, темный коридор. По сторонам его были две двери. У одной, прислонившись к грязной железной стенке, стояла девушка в простой крестьянской одежде. Заметив Янку, она отвернулась и закрыла глаза грязным носовым платком. Янка услышал тихие всхлипывания. Плечи девушки вздрагивали от сдерживаемых рыданий. Он растерянно остановился, не зная, что делать. Рядом с девушкой на полу стоял небольшой чемодан — вероятно, она приехала издалека.
— Что с вами случилось? — решился наконец Янка. — Вы кого-нибудь разыскиваете?
— Я… я приехала к брату… — захлебываясь от рыданий, произнесла девушка.
— И его здесь нет?
— Там, в каюте… — она кивнула на дверь матросского кубрика и заплакала еще безудержнее. Больше от нее ничего нельзя было добиться.
Янка пожал плечами и постучал в дверь. Никто не отозвался. Он нерешительно открыл дверь. Горела керосиновая лампа с сильно закопченным стеклом. На матросских койках валялись грязные полотенца и одежда. На нижней койке кто-то храпел. В углу слышался плеск воды. С одной из коек на Янку смотрело сердитое бледное лицо женщины: растрепанные волосы, голые плечи, одна лямка на сорочке оборвана…
— Чего пялишь глаза? Если входишь, входи, а нет, так выметайся! — проговорила женщина осипшим, пропитым голосом.
Он вошел в кубрик. На столе стояла сдвинутая в беспорядке немытая посуда, облипший кофейной гущей кофейник, тарелки с остатками еды, а посредине — две пустые бутылки из-под водки.
— У тебя нет курева? — спросила женщина.
— Я не курю, — смущенно сказал Янка.
— Какой же ты мужчина? — послышался голос другой женщины с койки нижнего яруса, и, вглядевшись пристальнее, Янка увидел там другое полуобнаженное, растрепанное существо. Из стоявшего в углу ведра с нечистотами несло зловонием.
— Сеглинь в кубрике? — спросил Янка.
На той койке, откуда доносился голос второй женщины, кто-то заворчал:
— Кто там?.. Что нужно?
— Это ты, Рудис? — Янка подошел ближе.
На него смотрело тупое, пьяное лицо друга.
— Ты приехал? Олрайт. Я уже говорил старику… ммм… все в порядке…
— Скоро монопольку откроют, — пробормотал еще чей-то голос на верхней койке. — Ты можешь сходить за водкой? Магарыч все равно придется пить.
— Принеси мне сельтерской, — добавила женщина, лежавшая рядом с говорившим.
— Там за дверью какая-то девушка, — сказал Янка. — Заплаканная. Говорит, что пришла к брату.
— Что она, ошалела, что ли? В такую рань явилась. Ведь я ей сказал, чтобы после обеда… — пробормотал любитель водки.
Это, вероятно, был брат девушки. Когда Янка спросил его, тот подтвердил — да, это на самом деле он. Но разве его вина, что сестра пришла в такой момент.
— Не лучше ли вам выйти и поговорить с ней? — продолжал Янка.
— Кто ей запрещает войти? — проворчал моряк.
— Может быть, она хочет рассказать о домашних делах, а здесь это неудобно.