— Именно по этой причине он до сих пор не дал о себе знать?
— Именно так. Вы здесь по своим собственным делам. И за свой счет.
— Вы меня не предупреждали, — холодно заметил Себастьян.
— Я полагала, вы сами догадаетесь.
— Так выходит, вы заманили меня в Россию по личному делу, — сказал он, осознав, насколько был наивен и самонадеян.
Баронесса усмехнулась.
— Если допустить, что судьба России является личным делом, то да.
— Значит, вы подготавливаете восшествие на престол великой княгини, я правильно понял? — спросил Себастьян.
— Во всяком случае, некоторые из нас подумывают об этом. Иначе Россия будет отдана Пруссии.
Помолчав немного, баронесса продолжила:
— Могу я поинтересоваться, куда вы намерены направиться?
— В Берлин.
Она не могла скрыть своего изумления:
— В Берлин? Но зачем?
— Чтобы познакомиться с нашим врагом, королем Фридрихом. Вы боретесь с призраком, которого никто из вас никогда не видел. В данный момент мое присутствие здесь не имеет смысла. Зачем мне эти обеды в компании великого князя, который уже видит себя на троне? Зачем мне эти пустые разговоры?
— Когда вы вернетесь? — спросила баронесса.
— Я скажу вам об этом сегодня в шесть вечера.
— Почему именно в шесть? — удивилась она.
— К тому времени я уже увижусь с императрицей и буду знать, сколько ей осталось жить.
— Даже врач не сможет предсказать дату собственной смерти, — озадаченно ответила баронесса.
Себастьян пожал плечами.
— Я не какой-нибудь коновал, баронесса. Есть другие способы предвидеть подобные вещи. За те несколько веков, что я существую на свете, у меня было время многому научиться.
Этот ответ поверг ее в недоумение. Именно такого эффекта граф и ожидал.
— Так вы и здесь намерены поддерживать свою парижскую легенду? — спросила баронесса.
— Когда я наблюдаю за поведением своих современников, у меня и в самом деле появляется убежденность, что за мной опыт многих веков.
— Вы и меня считаете ребенком?
— Баронесса, позвольте сказать вам, что я достаточно хорошо знаю вас, чтобы предположить: вам знаком лишь мир, в котором вы вращаетесь, а ведь существует еще бесконечное множество других, о реальности которых вы даже не догадываетесь. Шахматная доска, на которой играете вы, всего лишь клеточка на другой шахматной доске, огромной и не видимой вами.
Какое-то время баронесса молчала, но недолго.
— А вы сами… откуда в вас столько высокомерия? — удивленно спросила она.
Пожав плечами, Себастьян улыбнулся:
— Но ведь я прожил на свете гораздо дольше, чем вы.
Баронесса поднялась.
— Я счастлива, что повидалась с вами, — задумчиво проговорила она.
— Я тоже, — ответил Себастьян, наклонившись, чтобы поцеловать протянутую руку.
— До скорой встречи.
Себастьян проводил баронессу до двери. И когда она вышла за порог, не смог сдержать усмешки.
— Вы сделаете глубокий поклон, преклоните колено, подниметесь и, если императрица протянет вам руку, поцелуете ее, затем отступите на три шага и останетесь стоять, если только ее величество сама не предложит вам сесть, что маловероятно, — поучал Себастьяна камергер.
Себастьян надменным кивком дал понять, что он знаком с этикетом. Старший камергер, очевидно, полагает, будто имеет дело с мужланом? Принцесса Анхальт-Цербстская и лже-госпожа де Суверби, то есть баронесса Вестерхоф, исправляли никому, кроме них, не видимые недостатки платья.
Частная аудиенция императрицы проходила в одной из гостиных, примыкающих к тронному залу. Двери распахнули на обе створки, и старший камергер объявил по-русски: «Принцесса Анхальт-Цербстская». Для уха Себастьяна это прозвучало похоже на «Аньялтшербз». Потом: «Граф де Сен-Жермен», и наконец: «Госпожа де Суверби, фрейлина великой княгини».
Императрица сидела в большом позолоченном кресле, обтянутом красным бархатом. Казалось, что и сама она была затянута в несколько метров расшитого шелка неопределенного, зеленовато-коричневого цвета. Круглое лицо, давно утратившее свежесть, с капризным ртом маленькой девочки, но ярко накрашенным, глубокое декольте, откуда едва не вываливались две перезрелые напудренные груди. Сквозь толстый слой румян проступала нездоровая бледность. Редкие седые волосы были собраны в тугие колечки справа и слева от затылка. Отекшие ноги, вбитые в туфли, обтянутые той же тканью, покоились на низком табурете.