ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Более объемистая, поскольку в ней описывается
много лиц и обсуждаются различные вещи
Все может случиться на белом свете, и каждый случай возникает так неожиданно, что человеческий разум иной раз попадает в тупик, сталкиваясь с такими удивительными вещами. Автор этой книги сам был свидетелем многих неожиданных случаев. Вот и сейчас стоит у меня перед глазами наш реб Иосл Довид Кацап, с большой бородой, приплюснутым носом, с толстым животом и широкой лысиной. Вот он пришел домой из синагоги, вот он произнес благословение над стопочкой водки и закусил горячей картошкой, вот он прилег на минутку, и вот его не стало! А Эля? Эля-талесник* как умер? В бане, в пятницу, на полке! Если бы только мы расположены были пуститься в долгие рассуждения, мы могли бы насчитать еще двадцать случаев, когда смерть приходила вдруг, неожиданно. Но здесь не место заниматься всякими россказнями. Если бы романист хотел в одной книге написать все, что он знает, он не закончил бы романа до самой своей смерти…
С нашим почтеннейшим Сендером Бланком тоже произошло неожиданное происшествие. Это случилось в одно прекрасное утро ясного, безоблачного дня. Сендер встал, как должен вставать каждый; попивая чай, он, как всегда, позвонил в колокольчик; вошел наш знакомый Фройка и вытянулся перед хозяином в струнку.
— Принесли рыбу? — спросил Сендер и отхлебнул полстакана чаю.
— Принесли! — бойко ответил Фройка.
— Щука?
— Щука!
— Крупная щука?
— Крупная щука.
— Свежая?
— Свежая.
— Скажи Зельде, чтобы рыба была сварена с морковью, — приказал Сендер и отхлебнул еще полстакана чаю.
— Сварена с морковью, — повторил вслед за ним Фройка, как молитву.
— Несколько картошек к рыбе тоже будет неплохо, — распорядился дальше Сендер.
— Тоже неплохо, — повторил Фройка.
— И чтоб была вкусная, клейкая, румяная, с густым соусом, с перцем и горячая. И чтоб выкипела до дна. Слышишь или нет?
— Я слышу, слышу.
— Зразы сегодня не нужны, — отдал Сендер еще одно распоряжение.
— Сегодня не нужны, — повторил Фройка.
— Вместо них — мясо с кисло-сладким соусом.
— Кисло-сладким, — повторил Фройка.
— В суп гусятину.
— В суп гусятину, — повторил Фройка.
— Гусиные потроха тоже в суп.
— Тоже в суп.
— Засыпать крупой.
— Крупой.
— Цимес.
— Цимес.
— Осталось у нас еще белое вино? — спросил вдруг Сендер и уставился на Фройку такими глазами, точно хотел сказать: «Говори же, говори! Ну, режь меня, режь!»
Фройка совсем растерялся; он схватился обеими руками за голову, затем за пуговицы пиджака, за локти, за карманы, вскинул глаза на потолок так, точно там было написано, сколько бутылок вина стоит еще у Сендер а в погребе, и наконец с большим трудом ответил:
— А? Что? Белое вино? Нет! Да! Еще есть.
— Не забудь послать за пивом.
— За пивом, — повторил Фройка.
— Можно открыть и новый бочонок огурцов.
— Огурцов.
— Помни же, что я сказал тебе о рыбе.
— О рыбе, — повторил Фройка.
— Теперь ступай.
Фройка вышел, а Сендер быстро покончил с завтраком, стряхнул крошки, вытер скатертью губы и руки, встал, погладил живот, закурил толстую сигару и опустился в известное нам кресло. Сигара распространяла по всему кабинету нежный аромат, и мысли Сендера унеслись далеко-далеко, на кухню. Ему показалось, что он слышит запах вареной рыбы; Сендер раздул ноздри и изо всех сил начал втягивать в себя нежный, аппетитный аромат отличнейшей фаршированной рыбы.
Так, сидя в кресле, он полчаса вздремнул. Проснувшись, немного позанимался делами, поговорил с двумя-тремя маклерами, просмотрел почту, ответил, кому нужно было, и позвонил Фройке, чтоб накрывали на стол.
Когда сильно проголодавшийся Сендер вступил в столовую, длинный дубовый стол был уже уставлен тарелками, ножами, вилками, бутылками и бутылочками, стаканами и стаканчиками, разного рода соленьями, как-то: сельдью резаной, сельдью рубленой, сельдью жирной, сельдью копченой, сельдью маринованной, селедочками, сардинами, икрой, была тут и варшавская колбаса. Прочностью своей массивной мебели столовая походила на кабинет Сендера. Эти две комнаты Сендер любил больше, чем все остальные апартаменты своего большого дома, обставленные на современный манер, — их легкая, воздушная мебель не могла удержать на себе грузное тело почтенного господина Бланка. На столе стояло три прибора: для Сендера, для его жены и Маркуса.