Мунго протянул Свитсу зажженную сигарету. Некоторое время они молча курили, сидя на корточках под широкими, сверкающими на солнце листьями. Мунго раздавил окурок каблуком и уставился на жука, который по-прежнему лежал на спине, суча лапками. Свитс ткнул насекомое палкой; жук раздраженно дернулся и издал звук, похожий на щелчок в трубке телефона.
– С этой тварью явно что-то не так, – проговорил Хьюби.
– Про нас можно сказать то же самое, – отозвался Мунго.
– Говори за себя, сосунок. – Свитс перевернул жука на живот, а затем вместе с Мартином направился на плантацию посмотреть, какой разор они учинили.
У белого обнаружился в костюме пиджака французский паспорт, изрешеченный пулями из винтовки Мунго и залитый кровью. Свитс вытер документ подолом рубашки убитого и попытался разобрать, что там написано.
– Какой-то Жан. Дальше непонятно. Заберем?
– Помнишь, что нам приказали?
– Верно. – Свитс повертел паспорт в руках, заметил, что кровь с того капает ему на башмак, и зашвырнул документ в кусты.
Убитому французу с виду было что-нибудь за пятьдесят.
Ярко-голубые глаза, длинный тонкий нос, крохотный подбородок, золотые коронки на зубах. Свитс закрыл мертвецу рот и глаза, огляделся и увидел на земле, чуть подальше от тела, выпавший из рук француза нож с обоюдоострым лезвием и ручкой из слоновой кости. Он проверил остроту лезвия, убедился, что оно заточено достаточно неплохо, сложил нож и опустил в карман брюк. Мунго кинул на него озадаченный взгляд, но промолчал. Свитс понял, о чем думает приятель.
Красть у мертвого – искушать судьбу; такая кража сильно смахивала на разграбление могилы. Ну и черт с ним! Уж больно хороший нож. С какой стати оставлять его неизвестно кому? Свитс выпрямился и двинулся напролом сквозь заросли коки, разыскивая остальных. Вскоре ему попались двое колумбийцев, которые лежали на траве бок о бок, едва ли не вплотную друг к другу. Оба приняли в себя по несколько пуль; Свитс понял сразу, что смерть была мгновенной.
Что ж, лучшей смерти не придумаешь. Хьюби переступил через трупы и зашагал дальше. Он ходил кругами, постепенно увеличивая радиус, и наконец наткнулся на третье тело, которое оказалось в двухстах футах от первых двух. Индеец изрядно пострадал от взрыва осколочной гранаты, однако был жив и вытаращил на Свитса глаза. Раненый лежал на боку, поджав ноги и обхватив руками живот. Свитс присел на корточки, удостоверился, что внезапного нападения остерегаться нечего, отдернул было ладонь колумбийца от раны, но тут же сообразил, что этого делать, пожалуй, не стоило.
– Как он? – справился подошедший Мунго.
– Пропороло насквозь. Если встанет, кишки вывалятся из него, как мусор из тех пластиковых мешков, что показывают по телевизору. – Взгляд Мунго выражал недоумение, и Свитс прибавил: – Ну их рекламирует парень со светлыми волосами. Странный такой, помнишь?
– Что будем делать? – спросил Мунго.
– Окажем последнюю милость. – Свитс переместился за голову колумбийца и вынул из кобуры «кольт».
Мунго Мартин достал из кармана пачку «Винстона», вытряс одну сигарету и предложил индейцу. Тот слабо кивнул.
Мунго оторвал фильтр, зажег сигарету и вставил ее меж пересохших губ раненого. Колумбиец затянулся, закашлялся, выдохнул дым через ноздри и рот, затем пробормотал что-то на кастильском наречии и поглядел в глаза Мунго. Свитс выстрелил, разом прекратив мучения индейца.
– Думаешь, мы одурачили его? – поинтересовался он, засовывая пистолет обратно в кобуру.
– Сомневаюсь. Но будем надеяться, что да.
Свитс забрал у мертвеца сигарету, затушил ее о землю, встал и двинулся к дальнему концу плантации. Пора устанавливать противопехотные мины и оставшиеся гранаты и сматывать удочки. Назад к цивилизации! Холодный душ, горячие женщины… Или все наоборот?
– Чему ты радуешься? – спросил Мунго.
– Да так, – отозвался Свитс. – Сдается мне, я схожу с ума чуть быстрее, чем предполагал.
Глава 3
Каир
Проведя пару лет в Станфорде, Чарли изумил родных и друзей тем, что завербовался в армию. Впоследствии ему казалось, что большую часть своего пребывания во Вьетнаме он находился под землей: пробирался по темным, извилистым туннелям, обезвреживал вражеские мины и расставлял свои собственные ловушки… Воспоминания о войне связывались для него с запахом сырой земли. Чувство неотвратимой гибели, паутина корней, непрерывные приступы клаустрофобии… По окончании войны он вернулся в Станфорд, встретил на студенческой вечеринке Джанет, женился, сделал ей ребенка. Они много разговаривали, но о Вьетнаме избегали даже упоминать. В начале семидесятых Чарли закончил университет, получил диплом специалиста по машиностроению, причем вошел в число лучших студентов, и его пригласила на работу компания «Труфордж», которая занималась конструированием и изготовлением замков – от обычных дверных до банковских. Целых пять лет он добросовестно потел на своем рабочем месте, но так ничего и не добился, а потом, сидя дома за кухонным столом, неожиданно для себя самого, придумал замок более простой и эффективной конструкции.
Он уволился со службы, получил кредит под образец, заключил соглашение о продаже изделия и проценте от выручки с Управлением национальной сети универмагов и три года спустя приобрел себе дом на Беверли-Хиллз.[2] Дочь Чарли, Хетер, выросла в доме с семью спальнями, шестью ваннами и помещением для слуг над гаражом на четыре автомобиля. Время не стояло на месте; Чарли, чувствуя приближение старости, разбил во дворе теннисный корт и построил бассейн в шестьдесят квадратных футов. Кроме того, он обзавелся квартиркой с видом на океан в Марина-дель-Рей. Эту квартирку снимала – не платя Чарли ни цента – девятнадцатилетняя рыжеволосая Лесли. Она всегда была дома по понедельникам и средам и никогда не забывала улыбнуться и поблагодарить Чарли за две бумажки по сто долларов, которые он обычно оставлял на столе в холле на покупки. Словом, у Чарли было все; по крайней мере, так ему думалось.
В конце июня он использовал свою платиновую карточку «Амекс», чтобы купить три авиабилета первого класса до Каира. На следующий вечер, в субботу, он повел Джанет в ее любимый итальянский ресторанчик, крошечную забегаловку на одной из улиц Вениса, и там, допивая вино, сказал:
– Знаешь что, милая?
Джанет, не мигая, глядела на него поверх бокала.
– Мы отправляемся отдыхать, – сообщил Чарли с улыбкой. – Представляешь – наш первый отпуск за столько лет!
Джанет приложила к губам салфетку. Уже потом, прокручивая в памяти события того дня, Чарли сообразил, что жена просто тянула время: ее настолько поразил оборот, который принял разговор, что Джанет не сразу собралась с мыслями.
– Мы летим в Каир, – продолжил Чарли.
– Каир? Это в Мэне?
– Господи, конечно же, нет! В Египте.
– А с Хетер ты разговаривал?
– Нет. Я хотел сделать ей подарок к окончанию школы. – У Чарли было что добавить, однако его смутило выражение лица Джанет, неожиданная суровость взгляда. – Что случилось?
– Хетер устроилась на работу. Она проработает все лето на станции «Шеврон» в Мелроузе.
– Ты не шутишь? И давно?
– Она видела тебя там на прошлой неделе. В среду.
– Правда?
– Ты приехал на «саабе». Она залила тебе полный бак, а ты даже не взглянул на нее.
– В среду, – задумчиво повторил Чарли, взбалтывая осадок на дне бокала.
– Около четверти пятого. Если ты до сих пор не вспомнил, с тобой была та рыжая шлюха из Марина-дель-Рей.
– Эй, подожди минутку, – запротестовал Чарли.
– Нет, Чарли. Никаких минуток. – Джанет швырнула салфетку на стол – та свалила бокал, и на белой скатерти расплылось алое винное пятно – и встала. – Я ухожу от тебя. – Чарли, разинув рот, непонимающе воззрился на нее. – С тобой свяжутся мои адвокаты. В условиях нет ничего сложного. Я хочу ровно половину, в том числе твое миленькое гнездышко с видом на океан стоимостью сто восемьдесят тысяч долларов. Так что передай своей Лесли, чтобы она собирала манатки и убиралась подобру-поздорову. Все ясно?